Матроскин жался к моим ногам, не издавая ни звука. Его природная осторожность оказалась как нельзя кстати. Вскоре я заметил его — мужчину в темно-синей ветровке, который слишком синхронно повторял мои маневры, стараясь лишний раз не смотреть в мою сторону. Хвост. Так быстро. Значит, Артём Сергеевич был прав.

Я рванул через дорогу, невзирая на протестующий хруст в коленях, прямо перед носом у проезжающего автомобиля, вызвав визг тормозов и грубый окрик водителя, и юркнул в узкий проход между двумя домами. Матроскин проскочил следом. Мы бежали через гаражи, заброшенные детские площадки, пахучие «задние дворы» с переполненными помойками. Через десять минут бессмысленного лабиринта я рискнул выглянуть на основную улицу. Ветровки поблизости не было. Кажется, оторвались.

Адрес, который мне сообщил Артём Сергеевич, оказался старым добрым «сталинским» домом с массивными подъездами и высокими потолками. Нужная квартира оказалась на первом этаже, что меня несказанно порадовало — чрезмерно натруженные ноги уже гудели и подгибались, мышцы подергивались. Только судорог мне еще не хватало для полного счастья.

Я позвонил, стараясь отрегулировать дыхание. Дверь открыла невысокая хрупкая женщина в очках, с тщательно уложенными седыми волосами. Она молча кивнула, быстрым взглядом окинула меня и кота и отступила, пропуская внутрь. В квартире пахло лекарственными травами и старыми книгами. В комнате, куда она меня провела, не было никакой мебели, кроме стола и двух стульев. На столе лежал один-единственный предмет — конверт.

— Вам, — тихо сказала женщина и вышла, закрыв за собой дверь.

Я вскрыл конверт. Внутри лежал ключ и листок с новым адресом, напечатанным на машинке. Ни единого рукописного знака. И никаких инструкций. Новый адрес был на другом конце города. Мы с Матроскиным снова вышли в сырой московский вечер и поехали на метро, меняя ветки и тщательно проверяя, не осталось ли за нами хвоста.

Благо, что в это позднее время народу в подземке было немного и кот сидел рядом со мной на лавке и смотрел на людей с немым укором. Новый адрес привел нас в престижный район, к современному бизнес-центру из стекла и бетона. Указанный этаж был безликим офисным пространством с блестящими полами и табличками на дверях. Я нашел нужный номер.

На двери красовалось стилизованное изображение бога Ганеши и изящная надпись: «Аюрведический спа-центр 'Шанти»[1]. Аромат сандала и куркумы витал в воздухе. Из-за двери доносились тихие переливы ситара и чей-то спокойный голос. Я вошел внутрь. У стойки с надписью «reception» сидела девушка в сари с ярким пятнышком бинди на лбу.

— Добрый вечер. Вам на какие процедуры? — Она мне очаровательно улыбнулась, несмотря на мой весьма затрапезный вид.

— Мне… Мне бы к…

Я растерялся, не зная, что сказать, но затем протянул ей бумажку с напечатанным адресом. Она, взглянув на лист, посмотрела на меня куда внимательнее. После чего кивнула:

— А, понятно. Вам в холл на втором этаже. Подождит пожалуйста там. Тот, кто вам нужен, подойдёт сам. Этот удивительный котик тоже с вами? — Указала она на Матроскина. — И какой большой!

— Со мной, красавица! — Я тоже «ослепительно» улыбнулся, как умел. Эх, где же потерялись мои канолевые зубы? Матроскин тоже наградил «индианку» своей фирменной улыбкой, от которой она просто обалдела.

Холл оказался затемненным помещением с низкими кожаными диванами, аквариумом и всё тем же ненавязчивым индийским колоритом. Кроме нас с котом, там никого не было. Я опустился на диван, чувствуя дикую усталость. Матроскин, обнюхав дорогой ковер, презрительно чихнул, а затем развалился на нем во весь свой немалый (для кота) рост.

Мы ждали. Неизвестно кого и неизвестно зачем. Мир снова съехал в сюрреалистичную трещину, где заговоры ФСБ, побеги из тюрем, злобные олигархи и индийские спа-центры были частями одного сложного и непостижимого пазла. Оставалось только сидеть и смотреть на дверь, из-за которой вот-вот должен был появиться тот, кто, может быть, прольёт хоть немного света на всю эту реально чумовую историю.

[1] Слово «шанти» в философии индуизма и буддизма означает покой, мир и гармонию.

Глава 11

Наконец-то появился тот, с кем я должен был встретиться. Дверь открылась бесшумно, и в холл вошел он. Высокий, очень худой, почти прозрачный на вид человек в простом шафрановом одеянии. Его кожа была темной и сухой, а глаза… Глаза были огромными, бездонными, словно две двери в другую вселенную, полную неземного спокойствия.

Его длинные седые волосы были скручены в беспорядочный пучок на макушке, а лицо испещрено глубокими морщинами, каждая из которых казалась вырезанной не годами, а долгими часами неподвижной медитации. Он был бос, и его ступни, покрытые засохшей грязью — на улице до сих пор было дождливо, мягко ступали по дорогому ковру.

Он был воплощением аскезы, пришедшим в этот мир стекла и бетона прямо из древних индийских легенд. Это был садху — святой странник, аскет. Он подошел и сел на диван напротив, скрестив ноги в позе лотоса с такой естественностью, будто всегда сидел здесь.

Его движения были плавными, экономичными, лишенными малейшей суеты. Он сложил руки в намасте[1] и слегка склонил голову. Матроскин, к моему удивлению, перестал лежать вразвалку, сел и внимательно уставился на старца своими зелёными и слегка светящимися в полумраке глазами, будто увидел в нем что-то достойное внимания.

— Ты пришел с вопросами, — произнес садху. Его голос был тихим, но необыкновенно ясным, с легким певучим акцентом. Он звучал так, будто доносился не из его гортани, а из самой глубины комнаты. — Но все ответы уже внутри тебя. Ты просто забыл их.

Я хотел было начать свой длинный и путанный рассказ про ФСБ, Крылова, конверты и погони — ведь зачем-то меня прислал сюда Артём Сергеевич, но он мягко поднял руку, останавливая меня.

— Не трать силы на описание волн. Опиши океан, — вновь завёл он свою иносказательную шарманку. — То, что ты видишь, материальный мир, — он обвел рукой комнату с аквариумом и диванами, — он, конечно, реален. Но он временный. Как сон. И все эти твои войны, погони, страхи — все они умещаются в одном лишь стебле лотоса. Осознать себя можно только через практику бхакти-йоги. В смысле постичь, кто ты есть в духовном мире.

— И кто же я есть, по-твоему? — Я