— Добро́, — кивнул я. — Займись завтра.

— Огонь-то, сказывают, полыхает? — перевел тему Клим.

— Полыхает, — подтвердил я. — Горшки составом этим начинять можно, врагов забрасывать.

— И Слава Богу, — перекрестился ключник.

Не больно-то уместно.

Глава 11

Допрос займет какое-то время, и я был рад, что в «яме» — тюремной землянке — толстые стены, которые берегут жителей поместья от криков. Пытки — это ужасно, но в эти времена активно применяются. Не из злобы и садизма (хотя кое-кто, полагаю, и так), а просто юридический механизм такой. Молчать под пытками тяжело, врать — тоже, а правдой считается то свидетельство, которое более-менее одинаково испытуемый повторил трижды.

Весть о событиях минувшей ночи успела облететь все окрестности, поэтому обитатели монастыря, посада и поместья держат ушки на макушке, чтобы не пропустить казнь. Не от скуки (хотя кто-то, полагаю, и так), а потому что такая вот гражданская обязанность, прийти посмотреть, что будет с теми, кто пожелает нам зла и убедиться, что с Гелием Далматовичем не забалуешь.

Время с утра до обеда я провел на «испытательном сельхозполигоне». Сажать драгоценные семена прямо в землю я не решился, рассадив их по горшочкам. Вот они, тоненькие, но такие восхитительно-зеленые росточки! Весь урожай будет пущен на семена. Я — не генетик, поэтому селекцию буду проводить так: отберу самые крупные семена, посажу в землю, повторю N лет подряд и посмотрю, что из этого выйдет. Семена из урожая этого года разделю пополам — часть в горшочки опять, а часть — в землю, тепличную и не очень. Тоже для селекции — ежели растение в нашем специфическом климате сможет выжить и дать урожай, значит с него семена в землю сажать и надо: имеется изначальная устойчивость, и за несколько поколений ее нужно будет усилить, желательно получив по итогам изысканий специальный, пригодный для Руси, сорт.

Никому такое важное дело доверять не хочу, лучше сам, аккуратненько буду рыхлить в горшочках землю да поливать. Хорошо, что я сюда «инкогнито» попал, знали бы про мое происхождение «богатыри» очнулся бы посреди палат Государевых, с кучами шептунов в уши, связанный по рукам и ногам всякими там «не по рангу тубе», а так — ничего, даже в землице себе поковыряться могу позволить, ибо статус почти юродивого в головах окружающих устаканился.

Закончив с горшочками, я на всякий случай помолился за здоровье растений и вышел из теплицы. Пора идти в наш химический закуток, проводить дальнейшие опыты с нефтью.

Время — девять утра, недавно монастырский колокол прозвенел. Погода стоит прекрасная — весеннее солнышко греет Русь и радует собой природу. Поют и снуют по поместью птицы, греются на крышах наши поместные котики — три десятка мышеловов у нас трудятся, а кошки регулярно дарят нам новых котяток. Недавно пяток продал боярину в Москву — котенок от Палеолога это вполне себе понт, и вскоре ожидаются другие клиенты. Самого красивого из недавнего выводка — беленького как снег, голубоглазого котенка я отправил подарком Государю: в палатах-то тоже мышей истреблять надобно.

Воздух полон привычных запахов печей, земли, свежераспиленных на доски да дрова деревьев, а за всем этим производством едва слышна приятная нотка раннецветущих деревьев. Нравится мне первая в этой жизни весна, и никакие казни этому не помеха.

Напрасно о казни вспомнил, настроение подкосилось, и к помещению для записей и мозговых штурмов, выстроенному рядышком с основным «химическим» бараком, я подошел с недовольной рожей, что не укрылось от внимания копающегося в бересте с записями Ивана:

— Доброго дня, Гелий Далматович. Тоже недоволен немцем-лежебокой? Недавно за ним послал, ишь ты — солнце уж давно встало, все вкалывают, а он — дрыхнет.

В самом деле Иоганна на рабочем месте нет. Странно, обычно он вполне пунктуален.

— И тебе доброго дня, — поздоровался я в ответ и опустился на скамеечку. — Не похоже на него. Подождем.

— Подождем, — согласился Иван. — Но руки начать чешутся.

— И у меня, — на чистых рефлексах начальника (личные головняки и дурное настроение не должны влиять на рабочие процессы и кадры) улыбнулся я энтузиазму «алхимика». — Ежели через пять минут не явится, на рубль полновесный оштрафую. Десятый час, а он даже не послал никого предупредить.

Иван злорадно ухмыльнулся. Потом отмолит этот грех, конечно.

— Во сколько казнь? — без задней мысли спросил ученый.

Подразумевается, что я тоже продукт этих времен, и в силу воспитания и происхождения приказ повесить разбойников отдам так же спокойно, как любой созидательный. А это разве не «созидательный»? Прости-Господи, но лиходеи знали на что идут. Знали, что в эти времена наказание за такое одно. Знали, и все равно пошли. Сыграли на собственную жизнь и проиграли. Жалеть нужно тех, кто от их рук смерть принял, а не этих решивших поставить себя выше социума животных.

Ох, грехи мои тяжкие. Может сослаться на полученный из Москвы для печати на станке Судебник образца 1550 года? На тот его параграф, согласно которому преступника нужно передать для суда уполномоченным органам? Нет, невозможно. Настолько невозможно, что меня не поймет даже сам инициатор принятия Судебника в лице Государя. Кроме того, там предусмотрены мои судебные полномочия, спрятаться за «букву», а тем более «дух» закона не выйдет.

Вспомнив, как я в прошлой жизни в унисон со многими соотечественниками бурчал о том, что было бы неплохо снять мораторий на смертную казнь, чтобы не кормить на налоги добрых людей тех, кто этих самых людей убивал, насиловал и порою даже ел, я иронично ухмыльнулся — с дивана-то бухтеть легко, а вот сейчас, когда такое решение свалилось на меня самого…

Снаружи раздались звуки чьего-то бега, и к нам заглянул работник Елисей:

— Нет Иоганна, Гелий Далматович, — обратился сразу ко мне. — Дружинники говорят — через ворота южные перед самой зарею на лошади выехал, с узелком, сказал — росою подышать да пироги в тишине поесть.

Не похоже на немца. Настолько непохоже, что по спине пробежали ледяные мурашки. Он что…

— Сбёг! — ахнул Иван. — С секретом огненным сбёг!

«Нужно приналечь на тимбилдинг», — шепнуло рациональное начало.

«Утек секрет, и если немец доберется до католиков (а куда еще ему бежать?), огненные бомбы полетят на головы и города русичей», — шепнуло оно же.

«Вот эту крысу своими руками удавил бы без малейших сомнений!», — взревело эмоциональное.

— Дружина!!! — заорал я.

В двери тут же появилась парочка дружинников с нацеленными на Елисея дубинками.

— Немец Иоганн сбежал с ценным секретом, — начал я брифинг. — Всем свободным дружинникам и добровольцам из работников, кто покрепче, сыскать и доставить сюда для суда живым, награду за это сто рублей серебром даю. Приступать!

Мужики поклонились и выбежали на улицу, громогласно выкликивая десятников и коллег.

— Елисей, к Климу беги, в яму, передай ему, чтобы куда следует челобитную подал с просьбою Иоганна словить, да про награду пусть не забудет — та же, сто рублей. Немец мне нужен живым! И вели кому-нибудь монастырских предупредить, да помощи попросить.

Судебник опять же — не могу своею волей объявить награду за «живого или мертвого» словно на Диком Западе. Только за живого, иное с точки зрения закона (и вполне справедливо) трактуется как подстрекательство к самосуду. Но лично меня отрезанная и явленная пред мои очи голова предателя устроила бы на двести процентов.

На улице тем временем нарастала суета:

— К католикам побёг, как пить дать!

— В узелок его много жратвы не влезет, значит где-то в пути купить попробует!

— Чего еще от еретика ждать? Ходил тут, носом твердь небесную царапал!

— А ведь у католиков отдельный, самый суровый круг Ада предателям уготован, — вздохнул я.

— Так то ежели католика предает, — вздохнул Иван. — Чужие мы немцу оказались.

Расслабился я, подобно влюбившемуся в курорт туристу. Вроде и знаешь, что в стране пребывания не все гладко, но с пляжа-то не видать, и люди вокруг пусть развести на лишний доллар и пытаются, но с улыбкой и очень так вежливо. Вот сам же знал и сам с собою рассуждал о том, что даже сливки здешнего общества время от времени сюзерена меняют без всяких угрызений совести, но все равно ходил и умилялся. «Ах, какие набожные, добрые люди!». «Ах, не за страх работают, а за совесть». «Ах, немец-то просвещенный, приятно ему к чудесам руку прикладывать, из научного любопытства при мне верой и правдой трудиться будет».