Он молча оглядел окинул цепким взглядом.

— Эти люди, господин Лу, — начал Чиж, выступая посредником, — хотят идти с вашим караваном. Говорят, есть чем платить. Им очень надо покинуть здешние места.

Я шагнул вперед, держа наготове облюбованный слиток.

— Господин Лу Цинь, — обратился я, стараясь говорить четко. — Мы просим вашего содействия. Мы заплатим.

Лу Цинь перевел на меня взгляд своих узких глаз. С нашей последней встречи его русский не улучшился, он говорил отрывисто, с сильным акцентом, часто помогая себе жестами.

— Мой караван… большой… идет… Байян-Тумэн, — произнес он, кивая. — Много людей… опасно. Ваша плата?

Я протянул ему серебряный слиток, который мы заранее отделили — увесистый кусок примерно в триста граммов.

— Вот. Чистое серебро. За всех нас.

Лу Цинь взял слиток, внимательно осмотрел, повертел в руках, даже чуть царапнул ногтем. Его лицо оставалось непроницаемым. Затем он кивнул, и на его лице появилось нечто вроде одобрения.

— Хорошо… Добро серебро. Два дня стоять будем. Потом… путь. Трудный путь.

Чиж тут же пояснил:

— Господин Лу говорит, караван отправляется послезавтра на рассвете. Идет он во Внутреннюю Монголию, а там и в Байян-Тумэн. Предупреждает, что дорога нелегкая. До этого времени можете тут передохнуть. Мы поможем с припасами.

— Погоди, а разве не в Манжурию? — тут же влез с расспросами Изя.

— Нет, в Манжурии делать нечего: они редко кого к себе пускают и с торговлей там так себе нынче. Через Монголию пойдем, во внутреннюю, это, считай, и есть Китай, только граница там и чиновники императора сидят, — тут же пояснил Чиж.

Изя же покивал.

За оставшееся время мы с помощью Чижа и Щербака действительно смогли немного подготовиться. На местном торжище, где сновали самые разные личности, мы обменяли еще часть серебра на необходимые вещи: сухари, вяленое мясо — «джерки», как их называли здесь, — немного пшена, плиточный чай и соль. Прикупили себе по плотному китайскому ватнику — наша одежда совсем износилась и бросалась в глаза. Сафар раздобыл у местного лекаря-бурята какие-то травы и мазь для Тита.

Два дня пролетели быстро. Караван Лу Циня был внушителен: больше полусотни вьючных лошадей и несколько верблюдов, груженых тюками с чаем, тканями, пушниной. Сопровождал его с десяток вооруженных китайцев и несколько местных кочевников, видимо, нанятых в качестве проводников и охраны. Хан, Чиж и Щербак также примкнули к каравану — их сотрудничество с Лу Цинем, похоже, было постоянным.

На рассвете третьего дня караван, скрипя и покачиваясь, начал свой долгий путь на юг, в сторону монгольских степей. Нас определили в середину растянувшейся колонны. Никто не задавал нам вопросов, но и дружеских улыбок мы не видели — обычная деловая отстраненность. Мы ехали, смешавшись с остальными, ощущая одновременно и огромное облегчение от того, что выбрались из непосредственной опасности, и глухую тревогу перед неизвестностью. Впереди лежала чужая земля, другие порядки, а за спиной, мы это знали, оставался неумолимый Рукавишников, который наверняка уже поднял тревогу.

Ночь сомкнулась над Забайкальем плотным чернильным бархатом. Редкие звезды холодно мерцали в бездонной вышине, а ущербный месяц, словно стыдливая девица, то и дело прятался за наплывающие облака. Путь был один — за реку, в Китай. Отступать некуда.

— Пришли, — глухо буркнул Щербак, и караван из десятков людей остановился у самой кромки в густых камышах и переплетенном ивняке.

Перед нами черной, маслянисто поблескивающей лентой извивалась Аргунь. Тихий плеск воды о берег едва нарушал ночную тишину. Тот берег тонул во мраке, казался бесконечно далеким и чужим.

Щербак достал из-за пазухи небольшой фонарь с жестяной заслонкой. Приоткрыв ее на мгновение, он трижды моргнул тусклым желтоватым светом в сторону реки. Мы замерли, затаив дыхание, вслушиваясь в ночь. Минута тянулась за минутой. Тишина.

— Може, не ждут? Передумали? — нервно прошептал Изя, плотнее кутаясь в свою дырявую армячину. — Ой-вэй, холод собачий, я таки замерз, как цуцик на морозе…

— Цыц! — зло шикнул на него Софрон, не оборачиваясь.

И тут из речной темноты, словно ответный вздох, донесся такой же тройной световой сигнал, только огонек был зеленоватым.

— Порядок, — удовлетворенно хмыкнул Щербак, пряча фонарь. — Ждут. Сейчас подойдут.

Вскоре из мрака бесшумно выплыли пять приземистых, грубо сколоченных плота. На каждом стояло по двое угрюмых мужиков с длинными шестами в руках. Их лица едва угадывались в темноте, но вид у всех был суровый и нелюдимый, самый что ни на есть разбойничий.

— Наши люди, — пояснил Чиж шепотом, чтобы слышали только мы. — Плотогоны. Днем лес по Аргуни сплавляют, а ночами, знамо дело, подрабатывают… оказии разные через реку тягают. Надежные ребята, Лу Синя знают, не первый год с ними ходим.

Началась торопливая, но предельно тихая погрузка. Наших лошадок пришлось заводить на качающиеся плоты чуть ли не силой, они храпели, упирались, прядая ушами, чуя холодную воду и ненадежную опору под копытами.

Тит и Сафар, кряхтя от натуги, перетаскивали тяжелые, неудобные мешки с нашим серебром.

Мы с Захаром и Софроном помогали грузить тюки контрабандистов: чай, какие-то рулоны ткани, пушнину — все то, что вез Лу Синь. Левицкий, бледный, но собранный, стоял чуть в стороне, крепко сжимая в руках одно из наших ружей — мы предусмотрительно держали их наготове. Изя Шнеерсон суетился под ногами, спотыкался, что-то бормотал себе под нос, но тоже пытался таскать какие-то мешки полегче.

— Не приходилось таким в Одессе заниматься, Изя? — не удержался я от вопроса, видя его неуклюжесть.

— Ой, я вас умоляю, Курила! — всплеснул он руками. — Контрабанда — это таки у греков бизнес! А я порядочный еврей, торговал себе мануфактурой, пока эти бандиты не пришли…

— Быстрее, живее! — торопил Щербак, нервно оглядываясь на темный русский берег. — Не ровен час, нагрянут…

Его слова оказались пророческими. Едва последний тюк был уложен, и плотогоны, оттолкнувшись шестами от вязкого, чавкающего грязью берега, отошли на несколько саженей, как на том берегу, откуда мы только что отчалили, замелькали беспокойные огни факелов. Тишину разорвал властный, зычный крик:

— Сто-ой! Стрелять буду! А ну, к берегу!

— Казаки! — выдохнул Щербак. — Засада! Пронюхали, ироды!

Глава 2

Берег позади нас пылал мечущимися факелами, выхватывавшими из тьмы не меньше десятка конных силуэтов. Грянул первый, недружный залп. Пули со злым визгом пронеслись над самыми нашими головами, смачно шлепаясь