— Знаешь, мне с тобой так хорошо, Алексей, — прошептала она.

И прежде чем я что-то успел сказать, она приподнялась на цыпочках и поцеловала меня. Её поцелуй был мягким, настойчивым, пахнущим карамелью от выпитого ранее латте. Руки потянулись к её талии.

Но у меня в голове что-то щёлкнуло. Я мягко отстранился, глядя ей в глаза и положив ладони на плечи.

— Ксюша, стой. Ты… Ты ведь правильно понимаешь ситуацию? — мой голос дрожал от волнения. — Я… не планирую ничего серьёзного. Женитьбу, всё это. То, что между нами есть… Это вряд ли вырастет во что-то большее. Я не хочу… обманывать, давать надежды.

Она, на удивление, нисколько не расстроилась. Напротив, на её губах играла та же уверенная, немного хитрая улыбка.

— Я понимаю, — кивнула девушка. — Но ведь никто не запрещает этому «вряд ли» всё-таки случиться, правда? Если я докажу, что я… достаточно хороша для барона Алексея Стужева.

В её голосе не было обиды или подобострастия. Была заигрывающая уверенность, вызов. Она смотрела на меня с такой непоколебимой верой в собственные силы, что у меня не осталось аргументов. Я пытался быть честным, не давать пустых надежд, а она эти надежды брала сама, словно говоря: «Твоё дело предупредить, а моё — тебя переубедить».

Я покачал головой, но уже чувствовал, как улыбка пробивается сквозь моё показное равнодушие.

— Безнадёжное дело, — пробормотал я.

— Посмотрим, — только и сказала она, снова притягивая меня к себе.

На этот раз я не сопротивлялся. Её губы снова встретились с моими, а поцелуй был глубже, страстнее. Мы медленно отступили к кровати в нише и опустились на неё.

Интерлюдия

Дверь в комнату в общежитии раскрылась. Глеб тут же отошёл, пропуская внутрь Огнева, своего соседа. У того было хорошее настроение, он улыбался.

Войдя, Михаил тут же уселся на стул и зевнул. Его сосед закрыл дверь и положил одну из двух сумок на чужую кровать, после чего сел на свою.

— Что, Нёба, тему понял? — скучающим тоном сказал он, зевая. — Напомнишь потом домашку списать.

Огнев достал из кармана пиджака телефон, чтобы уткнуться в него. Но вместе с устройством выскочил простой белый конверт и упал на пол. Михаил нахмурился, смотря на него.

— Что это ещё? — пробормотал он.

Огнев наклонился и поднял его. Конверт оказался не запечатан. Внутри лежал сложенный вчетверо листок. Михаил развернул его. Глаза пробежали по строчкам, и лицо его сначала побелело, а потом побагровело. Жилы на шее надулись.

— Нет… — вырвалось у него хриплым шёпотом. — Этого не может быть…

Он скомкал записку в трясущемся кулаке, сжал её так, что костяшки побелели, и с диким рёвом швырнул на пол. Затем, не говоря ни слова, щёлкнул пальцами — и скомканную бумагу охватило маленькое, яростное пламя.

Всё ещё продолжая сидеть на стуле, Михаил принялся топтать его ногами, в бессильной злости, словно пытаясь уничтожить саму информацию, которую прочёл.

— Миш! Ты чего? Что там было? — Глеб вскочил с кровати, его глаза округлились от беспокойства.

— Заглохни! — прошипел Михаил, оборачиваясь к нему. Его взгляд был безумным. — Ты ничего не видел! Понял? Ни-че-го!

— Да я… я ничего и не видел! — Глеб поднял руки в защитном жесте, его голос стал заискивающим, мягким. — Просто конверт какой-то упал… Может, это ошибка? Может, не тебе?

— Ошибка? — Михаил недобро засмеялся. — Там всё написано! Всё! Как он мог узнать? Кто ему сказал⁈

Он вскочил со стула и, схватившись за голову, начал метаться по комнате.

— Нет, он ничего не знает! Не может знать! Ему нечего предъявить! Это блеф!

Огнев был на грани истерики, его ярость была слепой и беспомощной. Глеб наблюдал за ним несколько секунд, а потом его лицо приняло понимающее и сочувственное выражение. Он тихо подошёл к своему шкафчику, открыл его и достал оттуда маленький саше-пакетик, белый, без каких-либо опознавательных знаков.

— Миш, слушай, — заговорил он тихо, успокаивающе, как говорят с пугливым животным. — Тебе нужно успокоиться, обдумать ситуацию.

Огнев остановился и уставился на пакетик. В его глазах читалась борьба — остатки гордости и всепоглощающая потребность заглушить панику. Последнее пересилило.

— Дай сюда! — он выхватил пакетик из рук Глеба, грубо разорвал его и, зажав одну ноздрю, с жадностью втянул в себя невесомый порошок.

Он закашлялся, сделал несколько глубоких вдохов, а потом его тело обмякло. Парень отшатнулся и повалился на свою кровать, уставившись в потолок. Напряжение стало медленно уходить, сменяясь тяжёлой, апатичной расслабленностью.

Михаил повернулся на бок, глаза закрылись, а дыхание стало тише. Он не видел, как Глеб, стоя над ним, сверлил своего соседа полным ненависти взглядом. В уголках губ заплясала едва заметная, торжествующая усмешка.

— Спи, козлина тупорылая, спи, — прошептал он. — Когда уже запомнишь, что я Небесный, тварь? Задрал со своим «Нёба»!

Он напрягся, сжал кулаки и задрожал от рвущегося наружу гнева, но сдержал его. Спустя пару десятков секунд парень сделал глубокий вдох-выдох и уселся на стул за своим столом. Он собирался сделать уроки в блаженной тишине и спокойствии.

Разумеется, Глеб Небесный прекрасно знал, что было в письме. Ведь он сам его и подбросил в карман «друга», выполняя указание Светланы Водяновой.

— Недолго осталось, — прошептал он, открывая тетрадь. — Ещё чуть-чуть, и всё это закончится.

Небесному только и оставалось, что утешать себя, да терпеть пренебрежительное отношение Огнева. Он прекрасно знал, что тот давно и глубоко подсел на стимуляторы и даже не подозревает, что там есть ещё кое-что. Так что пока пусть спит без задних ног и ничего не слышит. Но вот когда проснётся — будет полон сил. И этот ад продолжится.

Интерлюдия

Приглушённый гул толпы остался где-то внизу, не достигая уединённой вип-ложи. Здесь царила тихая, дорогая прохлада. Полулёжа в глубоком кресле из тёмной кожи, Максимилиан Водянов смотрел, не отрываясь, на огромный экран, вмонтированный в стену.

Там в замедленном повторе танцевала пара бойцов. Один — крупный, тяжеловесный — шёл вперёд, словно бульдозер. Другой — тот, что интересовал Максимилиана, — двигался с обманчивой лёгкостью,