— Какие томатосы?! — не понял Лёха, удивлённо глядя на него.

— Самые те! Готовься, щас тебе помидоросы-то поотрывают, на томатную пасту переведут! — уже в голос заржал Кузьмич и опять кому-то активно замахал руками.

Лёха ничего не ответил, но внутри у него как-то всё сжалось.

СБ зарулил на стоянку, Лёха выключил двигатели, и внезапно тишина накрыла всё пространство вокруг. Только что воздух был полон рёва моторов, а теперь остался лишь лёгкий треск остывающего металла.

Лёха, не торопясь, вылез из кабины, потянулся, размял затёкшие плечи, покрутил задницей влево-вправо… И тут взгляд его зацепился за подпрыгивающую фигурку у командного пункта. Он так и замер.

Яркое, огненно-рыжее пятно нетерпеливо приплясывало на месте, активно размахивая руками, чертя в воздухе фигуры, которые даже издалека казались подозрительно неприличными.

— Наденька! — радостно заорал командир экипажа и замахал руками в ответ.

Вот теперь Лёха точно понял, о чём говорил Кузьмич.

Душа радостно запела, но где-то внизу слегка дрогнуло… Помидоры сжались, вспомнив обо всех испанских принцессах, штопоре, погоне и прочих приключениях...

Он спрыгнул с крыла на землю, медленно двинулся ей навстречу, ощущая, как каждое движение тяжело даётся затёкшему телу.

— Лёша, командир, ты не спеши! — донёсся из-за спины голос Кузьмича. — Лучше подумай, какие последние слова выбрать!

— Может, сразу заявление напишешь, что был не виноват? — подхватил Алибабаевич.

Но Лёха их уже не слушал.

Он шёл, а потом побежал прямо к Наденьке, а она, не прекращая махать руками, помчалась к нему навстречу.

Испанские принцессы… Американские актрисы! Штопора… Да пошли все НАХРЕН!

Кажется, изготовление томатной пасты откладывалось на неопределённое время...

Глава 7. Помидоры и прочие части тела...

Начало июня 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.

— Привет, Хренов! — произнесло рыжее создание, сумев наконец оторваться от поцелуя и ловко слезая с его рук. — Что-то ты не очень спешил ко мне бежать!

Лёха хмыкнул, глядя на неё сверху вниз, и вытер ладонью губы, будто проверяя, остались ли на них следы её яркой помады.

— Бегущий лейтенант вызывает смех, а вот генерал — уже панику! Так что мы только пешком!

— Это ты правильно думаешь! Генеральшей быть мне очень пойдёт! — одобрила его планы карьерного роста рыжая нахалка, задорно тряхнув смешными кудряшками.

Она сделала шаг назад, вскинув голову с таким видом, будто лично назначила его минимум командующим авиацией, а затем с непринуждённым видом добавила:

— Я, собственно, тут случайно, репортаж пишу о лётчиках.

Лёха прищурился.

— Репортаж? О нас?

— Ну да, о вас, герои неба, доблестные соколы и всякое такое! — театрально всплеснула руками Наденька.

После этих слов она скорчила самый наивный вид, вытянув губы бантиком и распахнув голубые глаза из-под чёлки. Видимо, это был сигнал: вот он, момент, когда её нужно начинать упрашивать сделать репортаж про него, великого и несравненного лётчика Лёху.

Лёха усмехнулся, но не спешил ловиться на эту удочку.

— Надь, ну ты бы хоть конспирацию подержала, а то я уже прям чувствую, как мне набиваешь цену.

— Что ты понимаешь, Хренов, — вздохнула она, закатив глаза. — Это же редкая возможность рассказать людям правду о небе!

— То есть не обо мне?

— Ну… — Наденька сделала задумчивый вид, но в глазах плясали весёлые огоньки. — Если очень попросишь…

— А если не попрошу?

— Наденька! Если он не согласится, мы с Алибабаевичем его поколотим втихаря и сами ему помидоры поотрываем! — влез подошедший Кузьмич. — А ты напишешь про доблестного штурмана Кузьмичева Георгия Кузьмича, отправляющего бомбы прямиком на голову Франко, и вон меткого сына татарского народа Алибабаевича, ссаживающего плевками самолёты с неба! И фотокарточку в газету сделаешь, а?!

— Моя туркмен, пулемёт стрелял, три, нет! Четыре фашистский самолёт сбил! Надо фото меня одного с пулемётом делать! Потом с командиром у самолёт. А если плёнка хватит, то можно меня и с Кузьмича у карта и у его пулемёт фото делать, — проявил смекалку шустрый Алибабаевич.

Наденька даже потеряла на мгновение дар речи от ушлости Лёхиного экипажа, но быстро собралась с мыслями и, прищурившись, с явной издёвкой произнесла, глядя Лёхе прямо в глаза:

— Вот, товарищ командир! Тогда мне срочно придётся сделать репортаж о подвиге испанских крестьян, выращивающих томаты! — невинно улыбнулась она.

Лёха почувствовал, как помидоры снова неприятно сжались.

Лёха уже открыл рот, чтобы возразить, но рыжая, явно наслаждаясь моментом, продолжила:

— …И перерабатывающих их на томатный сок! И на гаспачо! — добавила она с особым удовольствием, сделав жест руками, как будто сворачивает голову курице.

Лёха сглотнул. Кажется, томаты не просто сжались, а уже начали судорожно молиться о своем существовании.

— Наденка… — осторожно начал он, но она только игриво наклонила голову и сделала невинные глазки.

— Ну а что, Хренов? Хочешь войти в историю как великий ас или как главный герой рецепта по консервированию?

За спиной хрюкнул Алибабаевич, а Кузьмич даже не стал сдерживаться — ржал уже в полный голос.

Лёха посмотрел на веселящихся товарищей и тоже радостно заржал.

— А вот не надо было так долго бегать! — Наденька упёрла руки в боки, но тут же смягчилась и ухватила его под локоть. — Ладно, пошли к командованию, лётчик. Будем решать, как тебя записывать в историю.

Смеясь, Лёха двинулся под руку с комсомолкой, хотя всё ещё с некой опаской поглядывая на рыжую бестию.

Что-то подсказывало ему, что на этом его приключения сегодня не закончились.

Начало июня 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.

— Лёша, а как пишется… сОртир или сАртир? — Кузьмич мусолил карандашик и старательно выводил что-то на бумаге.

Лёха, который сидел за столом и сочинял рапорт о боевом вылете, на секунду застыл, переваривая услышанное, а потом медленно поднял голову.

— Кузьмич, а ты вообще про что пишешь?