Он снял маску и перчатки, вытер вспотевший лоб. Он выглядел лет на десять старше, чем час назад.

— Ну, молодой человек, — он повернулся ко мне, и в его голосе уже не было и тени прежнего высокомерия. — Представьтесь, пожалуйста, как следует. Я — мастер-целитель Преображенский Вениамин Петрович. И я, признаться, под впечатлением. Под большим впечатлением от вашей работы.

— Илья Разумовский, адепт, — я слегка кивнул, стараясь скрыть дикую усталость.

— Адепт, говорите… — Преображенский хмыкнул. — Ну-ну. Ваша адептская работа сегодня спасла мне не только пациента, но и, пожалуй, репутацию. Да и Конюхову тоже, — он кивнул на Аркадия Александровича, который стоял рядом, все еще не придя в себя от шока. — Скажите, Илья… можно ведь так? Как вам это удалось? Как вы поняли, что дело именно в блуждающем нерве? И как… как вы его так быстро успокоили? Я ведь его почти не задел, так, слегка…

Я пожал плечами, стараясь выглядеть как можно более естественно.

— Просто… предположил наиболее вероятное развитие событий при таком резком ухудшении, Вениамин Петрович. Учитывая локализацию опухоли и ход операции, повреждение или раздражение вагуса было одним из самых очевидных осложнений. А что касается расположения нерва… ну, я просто искал точку наибольшего энергетического напряжения, прикладывая к ней свою «Искру», как нас учили в академии. Иногда это помогает найти источник проблемы. Чисто интуитивно, плюс немного везения.

Преображенский внимательно посмотрел на меня, потом усмехнулся.

— Интуитивно, говорите? Везет вам с интуицией, молодой человек. И в академии вас, похоже, неплохо обучили, если адепты такие вещи чувствуют. Талант у вас, определенно талант. Не всякий даже опытный целитель так чутко может нащупать точку напряжения и так быстро купировать столь серьезное осложнение.

— Благодарю вас, мастер-целитель, — я снова кивнул. — Но мне, пожалуй, нужно идти. Смена моя давно закончилась, да и сил совсем не осталось.

Мне отчаянно хотелось есть, спать и чтобы меня никто не трогал хотя бы пару часов. Но перед тем как уйти, я сделал вид, что хочу последний раз взглянуть на Сеньку через смотровое окошко.

На самом деле, это было прикрытие для Конюхова и Преображенского.

Я искал взглядом своего нового, неожиданного знакомого — того самого говорящего бурундука. Но его и след простыл. Ни на лампе, ни на шкафах, нигде в операционной его больше не было. Словно привиделся. Или он просто решил, что его миссия на сегодня выполнена, и отправился по своим, бурундучьим, делам.

Конюхов отправился оповещать родителей, а я побрел в раздевалку на ватных ногах, голова гудела, как трансформаторная будка. В ушах все еще стоял писк медицинских приборов и скрипучий голос этого… бурундука. Что это вообще было? Галлюцинация от переутомления?

Или мой переход в этот мир сопровождался не только потерей большей части сил и обретением нового тела, но и способностью видеть то, что скрыто от других? Каких-нибудь там духов, элементалей или что у них тут водится

Вопросов было больше, чем ответов, и времени на то, чтобы найти эти самые ответы, катастрофически не хватало. Сейчас главным было то, что Сенька жив и, надеюсь, пойдет на поправку. А с летающими говорящими грызунами я разберусь потом.

Может, даже к местному аналогу психиатра схожу, если это повторится. Хотя, что-то мне подсказывало, что это был не глюк. Уж слишком реальным и… ехидным был этот пушистый комментатор.

Переодевшись в свою старую, но чистую гражданскую одежду, я поплелся домой. По пути заскочил к единственному в округе банкомату, чтобы проверить баланс на своей зарплатной карте.

Цифры на экране оптимизма не внушали. Денег оставалось совсем немного, так что о моей любимой двойной шаурме у Ашота сегодня можно было даже не мечтать. Придется затянуть пояс потуже и снова переходить на подножный корм в виде овсянки и макарон.

Моя зарплата адепта скорой помощи составляла целых двести рублей в месяц. Шикарная сумма, если не считать, что восемьдесят из них я исправно отдавал за аренду своей скромной конуры на окраине города.

Плюс коммунальные платежи, которые в последнее время почему-то росли, как грибы после дождя. Плюс расходы на связь, плюс проезд на дребезжащем городском автобусе. В общем, после всех этих обязательных трат на жизнь оставались сущие крохи, которых едва хватало на самые необходимые продукты.

Сегодняшний гильдийский сухпаек, хоть и был неплох, но после такого марафона по спасению жизней и битв с начальством, он как-то быстро растворился в недрах моего организма, не оставив и следа. Значит, придется, несмотря на дикую усталость, топать в магазин и изображать из себя шеф-повара на минималках.

Путь мой лежал в «Копеечку» — самый дешевый супермаркет в нашем районе, где продукты можно было брать на развес. Место, прямо скажем, не для слабонервных.

Контингент там собирался соответствующий: вечно пьяные мужички в трениках, сварливые бабки, готовые устроить скандал из-за лишней копейки, и прочие не самые приятные личности.

Но зато там можно было найти действительно свежие и недорогие продукты, если знать, где искать и как выбирать. А я, как человек, привыкший экономить каждую копейку (спасибо сиротскому детству Ильи Разумовского и моей нынешней адептской зарплате), в этом деле поднаторел.

В овощном отделе, отбиваясь от назойливой бабки, пытавшейся всучить мне подгнившую морковку, я урвал пару крепких луковиц и головку чеснока. В мясном — несколько куриных крыльев. Не густо, конечно, но на ужин хватит.

И немного макарон-рожек на развес из огромного мешка, который выглядел так, будто его не меняли со времен царя Гороха. Ну да ладно, голод не тетка, а я, как-никак, люблю готовить еще с прошлой жизни.

Тогда, правда, у меня были другие возможности и другие продукты, но и из этого скудного набора можно было сотворить что-нибудь съедобное, а при должной сноровке — даже вкусное. Для меня еда — это не просто топливо для организма, это целый ритуал, искусство.

Мне нравится сам процесс, нравится экспериментировать, нравится, когда получается вкусно. Это одно из тех немногих удовольствий, что остались у меня от прошлой жизни и которые я старался сохранить и здесь.

Притащившись домой, я первым делом насыпал Морковке остатки ее сухого корма. Та благодарно мяукнула и принялась хрустеть. А я, наскоро сполоснув руки, приступил к священнодействию.

Куриные крылья