его слова о времени были не пустым звуком — и он действительно хотел закрыть это дело как можно скорее и был уверен, что легкое нарушение процессуальных норм начальство ему простит. Правда, для этого должны были сойтись вместе сразу несколько условий — например, я всё ещё не был до конца уверен, что к смерти Ирки как-то причастны Лёха и Михаил, и что у этого следователя, который, кажется, мне безоговорочно поверил, получится прикрутить этих мелких спекулянтов к серьезному убийству. 
Кроме всего прочего я мог в какой-то момент пойти в отказ — и получится так, что два советских гражданина, пусть и с небезупречной репутацией в обществе, взяты за химок по огульному оговору, который к тому же не имел никакой документальной основы. Я бы, конечно, так не поступил, но капитан рисковал очень и очень сильно. В принципе, мне очень хотелось вызвать сюда Валентина и свалить все эти проблемы на его могучие плечи, а не разбираться в них самому, да ещё и с участием совершенно посторонних лиц.
 Но мои тревоги прервало появление совсем молоденького лейтенанта. Он как-то по-детски просунул голову в приоткрытую дверь и спросил совсем не милицейским голосом:
 — Вызывали, тащ капитан?
 — Вызывал, Вихров, вызывал, — следователь отложил в сторону ручку и тетрадь с данными на Лёху и Михаила. — Ты заходи весь и расскажи мне о том, как продвигается расследование избиения студента, которое вам поручили провести четвертого числа этого месяца?
 Лейтенант послушался — прошел в центр комнаты. Я заметил, что он слегка порозовел.
 — Тяжело продвигается, тащ капитан, — с видимой грустью сказал он. — Подозреваемых так и не смог установить, а без них ничего не сделаешь…
 — А что случилось, Вихров? — заботливо поинтересовался следователь. — Потерпевший скончался? Так надо дело переквалифицировать, убийство это серьезно, тут специальный отдел надо подключать…
 — Никак нет, не скончался… он в больнице лежал, меня туда тогда не пустили, я хотел подождать, пока он выпишется… а потом другие дела… ну, вы знаете — кража в двадцать седьмом, пожар в семнадцатом. Я схожу, у меня его адрес есть, его наверняка уже выписали.
 Следователь посмотрел на меня, и я кивнул — мол, да, выписали.
 — Ясно всё с тобой, Вихров, — с осуждением произнес он. — Принеси мне материалы по делу и можешь быть свободен. Иди уже.
 Тот выскочил из комнаты с заметной радостью, а капитан устало выругался.
 — Извиняюсь, девушка, — сказал он Алле. — Послали же работничка… как только школу милиции закончил? И не двинуть его никуда, приходится при себе держать и контролировать.
 Ага, и скидывать на него те дела, которые тебе не нравятся, подумал я. Такой человек даже полезным может быть.
 — А… — начал говорить я, но меня прервала распахнувшаяся дверь.
 Это был не Вихров, а какой-то другой оперативник, за которым тащился очень худой и высокий человек с фотоаппаратом на шее и тяжелым на вид чемоданчиком в левой руке. Петров и Головня, припомнил я. Два сотрудника, которых следователь отправил изучать второй этаж нашей общаги.
 — Нашли, Пал Сергеич! Нашли! — радостно проревел тот, которого я опознал как Петрова. — Именно там — всё честь по чести, следы, отпечатки.
 — Хорошо, молодцы, — одобрительно кивнул Павел Сергеевич. — Семен, что там?
 Он посмотрел на эксперта — но тот лишь развел руками.
 — Пальцы нашли, такие же есть и в комнате, но чьи они… надо картотеку поднимать. Обувь… похожа на сапоги, но сразу утверждать не возьмусь… сравним, посмотрим, выдадим заключение.
 Следователь чуть погрустнел — видимо, знал, с кем имеет дело.
 — И сколько по времени? Семён, только не затягивая, это срочно!
 — У вас всё всегда срочно, — Семён, кажется, хорошо понял жизнь и торопиться не собирался. — До завтра всё будет, а заключение — в понедельник.
 — Ну до завтра так до завтра, — заметно обрадовался капитан. — Идите. Молодцы, — повторился он и повернулся ко мне. — Ты оказался прав. Проверим и вторую твою догадку?
 Судя по всему, моих нехороших знакомых всё-таки ждала ночь в камере.
   Глава 5
 «Пуля» на вылет
  — Спрашивай, — сказал я и сложил руки на руле «Победы».
 Следователь отпустил нас только через час — нам всё-таки пришлось пройти через формальный допрос. Но тот Вихров, как оказалось, очень хорошо владел печатной машинкой, так что он очень быстро превратил наши показания — которые ему дотошно продиктовал капитан — в несколько листков официальных бланков. Причем рассказ Аллы съежился буквально до пары абзацев, а вот мои — серьезно разрослись в объеме и, кажется, стали основными. Впрочем, про мою помощь с незаконным путем проникновения в общежитие там не было ни слова — только история с тремя парнями, которые использовали убитую Ирку в качестве наводчицы на свою подругу.
 И всё равно общение с правоохранительными органами снова вымотало меня — да и Алла тоже слегка осунулась. Мне вспомнились наши приключения в Шахтах, и порадовался, что всё это свалилось на нас не в ночи, а в самый разгар рабочего дня. Ну и когда мы сели в машину, я предложил Алле высказаться — я хорошо видел, что она всё ещё дулась на меня, и надо было срочно расставить все точки над «ё», пока она не накрутила себя ещё больше.
 — О чём спрашивать? — устало ответила она.
 — О том, что тебя беспокоит, — спокойно сказал я. — Я же вижу, что ты вся на нервах… и даже предполагаю, почему. Но мне хотелось, чтобы ты сама об этом сказала. Помнишь, ты говорила, чему вас учили на психологии? Вот и давай… откровенно и не скрывая.
 — А ты от меня ничего не скрывал? — огрызнулась Алла.
 — Если бы это касалось только меня — рассказал бы сразу, — сказал я. — Но Ирка просила, чтобы я сохранил её участие в этом деле в тайне… она очень ценила тебя и не хотела терять твою дружбу. Я пошел ей навстречу… ведь на самом деле она была ни в чем виновата…
 — Это как? — удивилась она. — Она рассказывала про меня… этим! Как она могла быть не виноватой?
 — Очень просто, — вздохнул я. — Можешь примерно прикинуть, сколько парней порвали с тобой после угроз? Вряд ли ты, конечно, записывала, но в нашем возрасте память ещё нормальная должна быть.
 Кажется, мне удалось немного сбить её с накатанной дорожки разгорающегося скандала. Алла ненадолго задумалась, но потом упрямо встряхнула головой.
 — А при чём тут это? Предательств никогда не прощают!
 — И всё же — сколько? Десять, двадцать? Я правда не представляю.
 — О, да ну тебя, откуда столько! — воскликнула она. — Пять…