* * *
Иван Орлов, пилот борта СССР-Л146, удивлённо посмотрел на пустой перрон, потом на бортмеханика.
— Рысин! Слышь ты! Как вчера моряк пел? «Стюардесса, как принцесса!» — ха-ха-ха! Ты пока только механик по пассажирской части! А погранцы-то где? Не проверяют нас, что ли, сегодня?
— Прибью этого морского гада! Обозвал «Стюардом!», да ещё и женского полу! — лениво усмехнулся механик Рысин, кутаясь в воротник. — Его, кстати, тоже что-то не видно. Может, не успел оформить все бумажки. Холодно, да и ветрено сегодня… Наверное, погранцы в здании уже проверили.
— Добро, — кивнул Орлов и запустил моторы. Три двигателя рявкнули, вздрогнули, и аэродром снова наполнился густым рокотом.
Дежурный по аэродрому почесал затылок, прищурился, глядя на серебристый борт, и пробормотал себе под нос:
— Внеплановый, что ли… А, ну да, на Читу же вчера поставили. Всё правильно.
Он поправил шапку, зевнул и, успокоенный собственной логикой, пошёл объявлять посадку…
На перроне снова появилась короткая цепочка бредущих к самолёту людей.
— Товарищи! Полёт долгий, до Улан-Батора — три часа! — что есть сил орал бортмеханик, пытаясь перекричать грохот моторов, обращаясь к входящим в салон людям. — Туалет есть, но лучше как следует подготовиться и не заниматься пируэтами в полёте!
Бортмеханику совершенно не улыбалось потом отскребать борт от излишков человеческой жизнедеятельности.
— А когда в Улан-Удэ когда посадка будет? — поинтересовалась миловидная молодая женщина, видимо, жена ответственного чиновника.
— А зачем нам в Улан-Удэ? — удивился бортмеханик.
— Меня там муж ждёт. И дети!
— А! Ну тогда, конечно… — вежливо согласился с дамой бортмеханик Рысин. Он давно служил в авиации и был уверен, что с пассажирами спорить бессмысленно. Женщина, к детям торопится, перепутала Батор и Удэ, он не нашёл, что возразить такой логике.
Правда заинтересовавшись таким феноменом, он невзначай стал интересоваться у остальных участников перелёта их мнением насчёт конечной точки маршрута. Ответственные советские граждане заверили его, что большинством голосов они летят в Читу. Правда, согласились сделать остановку и высадить несчастную плачущую женщину в Улан-Удэ.
Сначала бортач пытался спорить и объяснял, что они всего лишь ненадолго заглянут в Улан-Батор и сразу обратно. Но советские люди наотрез отказались эмигрировать в какую-то Монголию, устыдив бортмеханика и призвав его добросовестно выполнять свои обязанности. Тут уже бортмеханик удивился и пошёл в кабину, поделиться своим знанием с командиром.
— Вань! Ты в курсе, что мы сейчас в Читу летим?
— Рысин, хорош прикалываться, первое апреля уже было!
— Да я серьёзно! Большинством голосов пассажиры отказались от Улан-Батора и летят в Читу! Одну барышню очень просят сбросить на парашюте над Улан-Удэ. У неё там муж злой и дети маленькие.
Иван понял абсурдность ситуации, посмотрел на Рысина, как на душевнобольного, заглушил двигатели и пошёл в диспетчерскую уточнять наряд на сегодня.
Минут через пятнадцать крохотный аэропорт стоял на ушах.
* * *
Через полчаса выглянувший в салон бортмеханик борта СССР-Л148 — усатый, небритый и, по выражению лица, не выспавшийся с позапрошлого года — наклонился к Лёхе и, перекрикивая гул моторов, заорал прямо в ухо:
— Полчаса Улан-Удэ!
Лёха сонно моргнул, глядя мутным взглядом и всё ещё не в силах поверить, что уже прилетели:
— Улан-Батор? Уже?
— Ну почти! — ухмыльнулся бородатый бортач, — Пассажир! Вы всё проспали! Батор был уже! Вы что, сойти не успели? Не волнуйтесь. В Удэ сейчас сядем, а там пара часов — и Чита.
— Чита⁈ — Лёха выпрямился так, будто его подбросило током. — Мы же в Улан-Батор летели! Что, опять самолёт захвачен?
Лёха вспомнил анекдот: когда в кабину рейса Москва — Тбилиси вваливается волосатый грузин с огромным кинжалом и орёт:
— Лэти в Тбылыси!
— Да я туда и лечу! В Тбилиси! — в шоке шепчет пилот.
— Зинаем ми эты шютки! Трэтий раз в Тель-Авиве сажают!
Лёху прямо-таки подмывало достать «Браунинг», объявить, что борт захвачен и потребовать лететь в Улан-Батор.
— Ну… не знаю, — протянул бортач, явно получая удовольствие от сюжета. — Спрошу, конечно, у командира про Улан-Батор! — и, хохоча, двинулся дальше по салону.
— Ивану Орлову передайте, что таких шутников выкидывать за борт нужно. Без парашюта!
— Нам повезло, что сейчас не его экипаж! — продолжил веселился бортмеханик.
На третьем кресле, где до того мирно посапывал какой-то инженер в очках, внезапно раздался вопль силы, достойной звуковой волны при ядерном взрыве. Он состоял из междометий, проклятий, фамилий, зоологических сравнений и краткого обзора родственных связей всего экипажа.
Через пять минут самолёт, вздрогнув, лёг на крыло, разворачиваясь на обратный курс. В иллюминаторах потянулись серые облака…
Апрель 1938 года. Рейс Иркутск — Улан-Батор.
Часа через три или четыре Лёха снова сидел в кабине — теперь уже точно в Орловском АНТ-9 — и двигался в сторону государственной границы СССР. Ну, по крайней мере, он на это очень надеялся.
Во время разбега АНТ-9 так скрипел и стонал, что казалось — развалится ещё до того, как оторвётся от земли. Грешным делом Лёха вспомнил Илларионовича и подумал, что, может, и стоило послушаться — подождать пару недель. Можно было бы и на охоту сходить.
Самолёт, ещё раз жалобно скрипнув, наконец успокоился, и под крылом открылась панорама бесконечных сопок, тянущихся до самого горизонта — неровных, поросших кедрачом и берёзами, местами серых от каменистых осыпей.
Под мерный гул трёх моторов Лёха снова провалился в сон. Через какое-то время, сквозь дремоту, он почувствовал рывок. Открыл глаза, глянул — и не поверил: мотор с правой стороны заглох, а винт замер неподвижно.
Минут через пять левый двигатель, до того покорно бубнивший свою песенку, вдруг тоже начал покашливать, чихать, как больной при воспалении лёгких, и, обиженно вздрогнув, окончательно замолк. Самолёт ещё держался в воздухе на одном оставшемся в живых моторе, точно калека, упорно цепляющийся за жизнь.
Под крылом, разделённые песчаной долиной, тянулись редкие сопки, а справа блеснула нитка дороги — неровной, сбитой копытами и колёсами, но по крайней мере относительно ровной. Лучшего места для падения в этих местах трудно было бы сыскать.
Орлов довернул машину, как опытный извозчик, подруливающий уставшей лошадью к обочине, и АНТ-9, подняв колёсами вихрь пыли, пробежал с несколько десятков метров, клюнул носом, подпрыгнул и замер — благородно и с достоинством, как старый артист, закончивший номер.
Из кабины вылез Иван Орлов — чуб был растрёпан, щеки в пыли, но улыбка сияла во весь рот. Он оглядел своих пассажиров, вытянулся в полный рост и, как ни в чём не бывало, объявил:
— Остановка, товарищи начальники. Кто просил Улан-Удэ?
И, кажется, в тот момент даже степной ветер прыснул от смеха.
— Самое время предложить горячительные напитки, — не подумав в слух произнес впечатлённый Лёха.
Орлов вынул из планшета карту — пожелтевшую, в складках, затёртую, почти того же цвета, что и сама степь. Развернул, прижал к колену и провёл пальцем по тонкой нити дороги, петлявшей среди холмов.
— Вот где мы, товарищи начальники, находимся, — произнёс он с привычным летным спокойствием. — Эх, сто километров всего до Батора не дотянули. — Палец ткнул в песчаную долину. — Прямо на тракт сели, можно сказать, на главную магистраль Монголии.
Он поднял глаза, прищурился от солнца и, уже с улыбкой, добавил:
— Так что товарищи робинзоны и примкнувшие к ним по пятницам, докладываю обстановку. Имеем один ящик консервов и три канистры воды, плюс всё, что нам напихали заботливые женские руки с собой.
— Трасса проходит здесь? — осторожно уточнил интеллигентного вида товарищ в очках, державший в руках помятый портфель с надписью «Главспецрыбхлодпром».
