Гнат только поморщился, услышав приказ. Но, зная друга дольше прочих, не сказал ни слова. Потому что в словах уже не было ни надобности, ни смысла. Ни в чьих, кроме Чародеевых, что летели над соборной площадью.

Храм снова огрызнулся стрелами. Вряд ли Святой Николай одобрил бы подобное поведение своих слуг и учеников. Да только в соборе наверняка сидели те, кто почитал хозяином и учителем совсем не его.

Свистнувшие клинки, княжий и один из Рысьиных, сбили стрелы. Осторожно, с умом, так, чтобы обломанные наконечники не прилетели в лицо. Латные рукавицы и кольчуга берегли тело и ладони. Из церкви стреляли и залпами, и по очереди. Но с одним и тем же результатом. Точнее, без всякого.

— Я последний раз позволяю тебе, гнида, выйти ко мне самому, — для того, чтобы сбить дыхание, князю надо было махать руками гораздо дольше.

— Зачщщщем? — свистящее шипение прозвучало, кажется, из всех окон разом.

— Чтобы сдохнуть первому и быстро. Иначе смерть будет долгой.

— Ты хочешшшь напугать меня болью, ссссмертный? — я прямо как наяву видел мерзкую змеиную ухмылку говорившего. Не имея никакого представления о том, как выглядел тот, кто там шипел из собора. Но это не имело ни малейшего значения.

— Я предупреждаю. Я, Всеслав Полоцкий. Тот, кто впервые за сотни лет из живых и здоровых убивал ваших ворлоков, пристов и магистров. Это скучно. Может, с тобой веселее будет, трусливый северный червь, маг Хайд?

Слышно было, как кричали что-то шведы далеко на реке. Как лаяли, захлёбываясь, собаки в лесу, которых тоже забрали из города. Как взволнованно, высоко, но негромко спросил о чём-то кто-то за стенами собора. Но в остальном над площадью висела тишина. Стоял, чуть разведя в стороны отцов и Гнатов мечи, Всеслав. Видя, казалось всё вокруг и позади себя. Или чуя.

— Кто⁈ Откуда ты знаешшшь⁈

— Выйди, мразь. И я провожу тебя к тем, кто мне рассказал о тебе. В аду будете выяснять, кто из вас главнее. Здесь, на моей земле, вы все — черви.

— Это не твоя земля, руссс! — после скрипа и скрежета явно тяжёлых засовов, одна из высоких воро́тин приоткрылась и выпустила на белый свет шипевшего.

Высокий, статный, со Всеслава ростом, он был лыс, бледен и сух. Но наверняка быстр по-змеиному. И подпускать его близко было опасно.

— Моя, тварь. Мой брат, великий конунг Свен Эстридсон, подарил мне этот город.

— Как ты прошшшёл Шшшлесссвиг? — он двигался плавно, с какой-то нечеловеческой, пугавшей грацией. Будто проскакивая-пропуская один-два аршина, появляясь всё ближе, чем должен был бы.

— Нет больше Шлезвига.

— Шшшто⁈

— Всссё! — не удержался Чародей. — Нету, говорю. Был город — и нету. Бывает такое. Или латинян многие тыщи полезут в чужую страну непрошеными, и тоже пропадают. Почти все. Только го́ловы их потом покаянные домой приносит течением. Так и Шлезвиг. От магистра Джаспера, которого там Гаспаром на франкский лад зачем-то звали, привет тебе.

— Шшшто? — теперь шипение звучало чуть растерянно. Если змея вообще может растеряться.

— Вот заладил-то… Всссё, говорю же! Привет передавал, в гости звал тебя Джаспер. Сейчас и свидитесь.

— Где? — он остановился. Поворачивая медленно голову из стороны в сторону, потягивая воздух носом. Странно вздёрнутым, острым и почти без спинки. От чего морда была ещё сильнее похожа на змеиную. И всё дольше задерживался на правой, наветренной стороне. Больше медлить было нельзя.

— Стоять, паскуда! — врезал по ушам каждому на площади и в соборе рык великого князя.

Плывший, словно не отрывая ног от утоптанной земли, маг дёрнулся, сбился с шага. Но не остановился. А Всеслав сделал осторожный, маленький шажок назад.

— Ты сссам призвал меня, руссс. Теперь не сбежишшшь! Примешшшь волю Великого Тёмного Князя! — глаза почти без зрачков, хоть на таком расстоянии этого и не было видно, впились в нас. Наверное, это должно было походить на гипнотический взгляд удава на кролика. Но только кроликов тут не было. Был волк.

— Я сам великий князь, змеиное отродье. И воля у меня своя. И на моей земле другой нет, не было и не будет! — рокотало набатом над площадью. А он был крепок, этот маг. Любой, кого я знал, или замер бы на месте, разинув рот. Или бежал в обратную сторону. А этот только чуть скорость сбавил.

— Сейчассс посссмотрим, — оскалился он.

— Нет. Уже не посмотришь. Волею моих Богов — сгинь, лихозубый бес!

Отцов меч поднялся и указал точно в середину груди лысого. Который лишь прибавил скорости. Но слова «нет, не было и не будет» были сигналом запалить фитили. А «бес» — к выстрелу. Первому, с которого всё должно было начаться. И Ян снова не подвёл.

Еле заметный дымный след за чёрным хвостовиком, что вылетел из глубины чьей-то горницы на втором поверхе-этаже, в сотне с лишним шагов от скользившего через площадь зме́я, видели, наверное только мы. Ну, и другие Яновы. И нетопыри, наверняка уже разинувшие рты и зажавшие уши, как на учениях. Те, кто смотрел в эту сторону из-за спины мага Хайда, увидели лишь, как по взмаху меча русского князя лысого смело с ног так, будто конь в грудь лягнул обоими копытами. А потом никто из них ничего не понял и уже не увидел.

Допросив старшину торговой стражи, умолявшего пришить ему ногу, или хотя бы отдать, чтобы он мог похоронить её по-людски, мы узнали многое. Сведения такие бывают ох как полезны, если достаются людям знающим и опытным. Рысь и его десятники были и теми, и другими. Только вот насчёт того, как толмачить кличку-прозвание мага, разошлись во мнениях. Один говорил, что у них так землю измеряют, вроде нашей десятины. Другой — что так зовётся у англов выделанная шкура. Третий — что этим словом там говорят «спрятаться, притаиться». К одному мнению так и не пришли. Не пришёл к нему и сам маг.

Грянул нежданный в летний полдень при чистом небе гром. Да так, что качнулись стоявшие вкруг площади домА, а несколько прилавков и пару телег, стоявших вблизи, разнесло на доски и щепки. А когда чуть развеялся серо-белый дым, стала заметна фигура русского князя. Он стоял на одном колене, склонив голову за руками, скрещенными перед собой. Сжатые кулаки держали два меча, лезвия которых шли параллельно предплечьям, и со стороны казалось, что это разворачивались светлые блестящие узкие крылья.

На том месте, где вот только что был подбиравшийся к Чародею лихозубый бес, дымилась земля. В яме, куда можно было бы и телегу загнать, вместе с конём. Только самого мага не было ни в той яме, ни рядом, ни в отдалении. С верхних окон собора это было видно отчётливо. Северный колдун Хайд спрятался. Да ловко так. Раскидав всю свою шкуру вместе с костями и требухой почти на целую десятину. Кто-то в соборе, кого, видимо, причастило в морду кусочком бенедиктинца, заходился в крике, срываясь на визг.

Чародей поднялся на обе ноги и привычно встряхнул резким движением мечи, как после схватки, чтобы сбросить вражью кровь с доброго железа. Но прятать их не стал. Послушал чуть, как к завывавшему в храме добавилась ещё пара-тройка. Наверное, отошли чуть, ещё что-то от пастыря змеиного внутри разглядели. Стрелять оттуда, кажется, было уже некому. Всеслав развернулся и спокойно зашагал с площади прочь. И лишь дойдя до того угла, из-за которого выходил навстречу частично испарившемуся магу, покосился за спину. И прорычал:

— Быть месту сему пусту!

Глава 6

Не Юрьев

Всеслав, помню, глядя на чертежи, что выводили его собственные руки, и слушая объяснения, произнесённые им сами́м, изумлялся внутри. И тому, как из старых тряпок и опилок можно делать баснословно дорогую бумагу. И тому, что одно железо, сваренное с другим железом и специальными камнями, становилось третьим. И что варить его можно и нужно было по-разному, с печки, горны и тигли для этого ладить по-особому. То, как смешанные жиры, порошки и едкие жидкости становились громовиком-динамитом, поражало его до сих пор. Особенно тем, как вела себя эта пластичная, безобидная внешне, масса. Которой, впрочем, было всё равно. Как говорил в давно прошедшем будущем мой старший сын: ты можешь понимать или не понимать химию и физику, можешь верить, а можешь и не верить в электричество — им всё равно.