Я отбросил в сторону алюминиевую трубку и опустился на землю. Сил для того, чтобы стоять, у меня больше не было.

Я больше не входил во дворец. Не думаю, чтобы безумие Кьерра снова вселилось бы в меня - слишком велико было потрясение от первого раза, слишком сильно изменило оно мой взгляд на жизнь. Но я чувствовал, что и Вернел, и остальные очень беспокоятся за меня, и не хотел волновать их без нужды. И мне не нужно было возвращаться в тот зал, чтобы увидеть снова его - каменная резьба навеки застыла в моей памяти. Правитель Кьерр думал, что сумел скрыть навеки, потопив в крови, свое горе и свое унижение - но помимо своей воли собственными руками он сотворил каменные письмена, которые мое сознание сумело прочесть спустя многие столетия. Лишь потому, что и сам я был в состоянии, во многом сходным с тем, которое двигало его руками, когда он покрывал узорами стены своего зала. И сам я тоже способен был отправить в неведомое будущее столь же страшное послание - я вспомнил картину, которую писал накануне поездки к Вернелу. Мы с Кьерром оказались в чем-то очень близки, несмотря на все разделявшее нас время, несмотря на разницу в нашем воспитании, поведении, в нашем культурном окружении. Мы оказались близки в чем-то очень глубинном - и потому я смог прочитать его невольное послание. И потому кто-то еще сможет прочитать и мое послание, если я его не уничтожу собственными руками.

От одной мысли об этом мне становится не по себе. И не дает мне покоя страшный вопрос - почему зло, посеянное когда-то, оказывается столь сильным, что способно преодолеть столетия? Почему постижение и сотворение добра всегда требует усилий, а зло вырывается на свободу само по себе? И есть ли у нас надежда устоять против этого зла?