— Я видел затонувший город, — сказал Федотов вместо приветствия. — Я добрался до города!

— Не понимаю.

Ей принялись наперебой объяснять, почему у Федотова забинтованы плечо и голова, показывали то на фотоаппарат, по-прежнему висевший у него на шее, то на колыхавшееся внизу озеро. Максумэ только вертела из стороны в сторону головой, недоумевающе улыбалась, пожимала плечами.

— Я сам объясню, без комментаторов, — сказал Федотов сердито и, шагнув вперед, отстранил археологов, теснившихся подле Максумэ.

— Вы просто не узнали меня, — произнес он мягко, обращаясь к ней. — Я Павел. Помните?

И, к изумлению Василия Николаевича и других, принялся перечислять, не спуская глаз с девушки:

— Москва, 1936 год, лохматый щенок на бульваре, гражданин с газетой, потом речной трамвай, разговор о Согдиане и о будущей вашей профессии, сломанный карандаш, полетевший за борт, и, наконец…

— А! Довольно! Я узнала вас!..

Максумэ не тронулась с места, но глаза ее под высоко вскинутыми широкими бровями засияли.

— Значит, вы добрались до озера?

— Как видите.

— Теперь сможете спокойно работать под водой…

— Конечно. Будете охранять меня.

— Да. Если возникнет опасность, я сразу же сообщу в ваш лагерь. Но, судя по ряду признаков, грозное мгновенье повторится не скоро…

— А ведь я остановил мгновенье, Максумэ! — сказал Федотов, не отрывая взгляда от милого крылатого лица. Снова, как много лет назад на Москве-реке, почти не замечал окружающих людей, будто на берегу пустынного горного озера остались только двое: он и Максумэ. — Я запечатлел на фотопленке то, что неповторимо.

— Затонувший город?

— Да. Вот он — здесь!..

И молодой археолог поднял на ладони и показал Максумэ фотоаппарат, на отполированной поверхности которого скользнул быстрый солнечный зайчик.