Пересохшие губы обхватили покрывшийся корочкой, но питательный кусок. Он проглотил его, не жуя, и отключился. Метка набирала обороты. В следующем пробуждении его обнюхивали крысы… Затем… ошметки… они пытались грызть его плоть. Боль заставила его очнуться, забыть про путеводную нить Маяка, и всецело бороться за реальность.
Как раз, десятью минутами ранее, Гийом соскользнул в городское нутро, полагая, что именно туда могли сбросить его убитого друга. Он не сдавался, и до последнего верил, что он жив, продираясь сквозь наросшие в трубах лианы: «их кто-нибудь, вообще, чистит?!». Дышать становилось труднее, и не выручала даже плотная ткань плаща теней. Пока внезапно, под ногами, он не наступил на постанывающий «труп», плавающий у поверхности болотца. Что-то удерживало его на плаву. Это метка давала о себе знать! Гийом склонился: «Неизвестный!». Он без промедления нырнул и выволок товарища к вентиляционной шахте.
– Худо тебе брат мой, – он вскрыл герморюкзак и вытащил капсулу с иридиумом. Затем поспешно наполнил ей шприц, и вогнал внутрь. Содержимого было явно недостаточно для полной реабилитации. Половину резервуарчика он потратил ранее. «Большего не могу сделать. Крепчайся, командир! Я бы задержался, чтобы обсудить все, что мы пережили, но на Цепях беда! Благо, есть те, на чьи плечи я могу положиться. А ты, мой друг? – казалось, Неизвестный очнулся, – Ни слова! Спи, скоро ты оправишься», и исчез так же скоро, как и явился.
Там же, подле заевшего вентиляционного винта, его и нашел Декарт. На теле куча отметин, но все они… словно заросли. «Он что – избранный?», – изумился Декарт, и потрепал по щекам.
Неизвестный приподнялся,
– Тиш… – тормознул его товарищ, но Неизвестный оттолкнул руку.
– Амалия, мать твою… – закряхтел, упираясь ладонями в землю, чтобы подняться, – если она погибла… – он сделал рывок. Встал на ноги, и отряхнув помятый костюм, приказал: «Веди!». Но выдала хромота. Декарт удивленно покачал головой, помогая ему удержаться. «Костыль?», «По голове. Веди». Неизвестно, как долго он провалялся в беспамятстве.
По рассказам Декарта, после того, как Александр запер на выборах членов островной коллегии, он стянул войска и отдал приказ спалить все корабли, на которых не обнаружится пропусков, если место их стоянки – в пределах островного хребта (то есть «крысиного логова», – прошептал Декарт). Естественно то, что это входило в замысел Декарта, он умолчал. Как и знание правил «игры», в которую ведущую партию осуществлял Александр. Получилось спровоцировать «движуху», зато народец наконец-то взбеленился. Как он и хотел. И порешил все войной. Именно увлеченность Александра осадами и прочими крепостными играми обнажит тылы, – «а там нож в дышло, и поминай, что вышло» (он улыбнулся собственному плану, который превосходно вписался в план Неизвестного. И никто не заметил подвоха, все шло своим чередом). «Конечно, у Неизвестного нет шансов, как и у мигрантов с погранцами… но таковы ставки».
– Включая десятки тех, где прятались беженцы…
– Чего это ты вспомнил о девчонке, когда все, что тебя интересовало – бунт? Так гляди – твой взбрык провалился.
Неизвестный ударил наотмашь,
– Молчи, пока не спросил.
Помимо манифеста Неизвестный вернулся к прочтению частной переписки Александра с неким Алькатаром. Он не представлял, как она угодила в руки Фернира. Прокурор наверняка хранил ее при себе и не выставлял на публичное обозрение. «Выкрал у союзника? Но как он узнал, кто скрывается под личностью Алькатара?». Судя по записям, вместе они задумывали сместить Мэльфорта с должности коменданта Темплстера и лишить привилегий лорда. Затем, Александр передал бы Алькатару остров Скал, а сам получил взамен Темплстер, и, самое важное – ключи к Маякам. Ко всем Маякам, даже тем, которые ныне не подчиняются Севергарду. Неизвестный не ведал, в чем их ценность, но грань между сном и явью, вызванная клеймом «говорила» – все не напрасно. Часть писем он передаст торговцам, а остальное прибережет… для Темплстера. Торговцы алчны, и Мэльфорт тоже – а голод, как ощутил, Неизвестный, выбравшись из туннелей, – лучше утолять по кусочкам. Поэтому Хэль и Сонтейв, несмотря на исполненное обещание, находились под угрозой войны до тех пор, пока эта опасность нависала над всеми, кто был дорог Неизвестному.
У порога увеселительного заведения, где в подполах разместились «мятежники», Декарт притормозил его: «Тебе бы переодеться». Неизвестный оглядел себя: полыхание метки сожрало токсины, прочищая поры от всего, что может поглотить в себя внутренний «паразит», однако вонь никуда не делась. Плащ теней пережил крысиный «штурм». Помыть, подлатать – и как новенький. Чего не скажешь об иной одежде. Рваной, пропитанной уличной грязью, гнилью и водосточными помоями. «Сойдет» – он не стучась влетел в герметичный подпол.
– Наши бойцы еще способны держать строй?
Повстанцы прервали переговоры, оборачиваясь на острый запах.
– Пока да, но силы на исходе.
– Тогда держитесь! – он вскочил на стол и сжал кулак, – мы заставим их отступить! Кто займется пересчетом выживших?
Декарт с радостью принялся за работу. Неизвестный призывал и других, но практически никто из повстанцев не отреагировал. Кое-где раздавались приглушенные смешки, ропот возмущения. Он совсем растерялся: без его поддержки они не продержались бы и недели, перегрызлись меж собой и развалили шаткий союз. А сейчас, когда сопротивление хоть как-то организовано, игнорируют чрезвычайные обстоятельства, пропускают ночные дежурства, и не отзываются на прямые обращения. «Успокойся, они – не солдаты, и не орден Парящих Кинжалов. Это обыкновенные люди, не приученные к военному режиму. Приспосабливаются как могут…». Внезапно, он заметил, что за отдельно стоящим столом сгрудилось человек двадцать. Кажется, они что-то замышляли.
– Подумайте о том, что творится в вашей стране, – приблизился Неизвестный.
– Вот ты и чеши репу – ответил резко кто-то из-под капюшона.
Их мало интересовали события, происходящие за пределами зала.
– Дак мы дождемся Неизвестного? – спросил сосед за столом.
Неизвестный грустно улыбнулся
– Вы же глупее детей – сказал он.
– Уж ты шибко умен, коли допускаешь себе подобное, – поднялся татуированный верзила, – слезай со стола, дурачок.
Но Неизвестный уложил его быстрее, чем среагировали «сообщники».
– Порежу, сученыш… – проскрипел человек в плаще, касаясь ножен.
– Тебе не место в наших рядах, – он схватил его за ворот, – прочь! Декарт, где наши гости?
Кто-то махнул на неприметный уголок. «Безобразие… Влиятельных людей загнали в угол. Поди – уговори их присоединиться».
– Ты выглядел смешно, – произнес Декарт мимоходом, – пока не набил морду. Сразу зауважали! – и скрылся в погребе.
«Обращаются, как со свиньями» – услышал Неизвестный упрек, не успев приблизиться к дворянству. «Позвольте…» – начал он, оглядывая собравшихся. «Мы знаем, кто вы». «Лично у меня не столь короткая память. Мы избежали мясорубки… Хотя… именно ваше появление ее и вызвало». «Подонок, испортил судьбу моих детей. Куда нам бежать?» – женщина плеснула ему в лицо водой. «А наше имущество? Кто вернет отнятое прокурором?». «Зачем ты вообще лез на остров?». «Очевидно, вы предпочитаете город. Что ж, вас никто не держит в подвале – вы свободны» – парировал Неизвестный. «Не признаешь вину?!». «Я бы не смог спать, зная, как тысячи людей гибнут по моей воле. Как семьи лишаются отцов в шахтах, матерей – в лазаретах, братьев и сестер – в приютах. Как дети болеют неизлечимыми болезнями, прозябают и голодают, лишенные крыши над головой». «Их никто не звал на Скалы!». «Вы сами одобрили войну! Уничтожили чужие земли!» – Неизвестный закипал. «Учителем заделался? Бунтарь сраный». «Александр выпотрошит тебя, а мы – обречены». Неизвестный попробовал договориться, но его не слушали. И метка, как нарочно, молчала. «Ох, Декарт… А я выкручивайся теперь… мастер компромиссов» – подумал он озлобленно.
– Пока вы обвиняете меня во всех смертных грехах, прокурор готовит наступление. Или вы решили
