— И вы не сожалеете о том, что сделали? — спросил я, все еще надеясь найти в нем хоть тень раскаяния.

— Нет, — ответил он. — Разве что… я не думал, что это будет настолько… болезненно.

Очередная вспышка молнии озарила его бледное лицо, и лишь в этот миг я понял, что ироническая усмешка, практически не покидавшая его уст, была на самом деле гримасой физического страдания.

— В последний раз предлагаю вам, дон Хуан, — воскликнул я, — раскаяться и воззвать к милосердию Божию! Ибо земные страдания ничто в сравнении с тем, что уготовано вам в аду…

Однако мой пылкий призыв остался без ответа. Я поднес свечу ближе к его лицу и понял, что увещевание мое опоздало. Мне оставалось лишь опуститься на колени и вознести молитву за душу этого грешника — молитву, у которой, увы, было мало шансов быть услышанной… Затем я вышел и известил хозяина о смерти постояльца.

Наутро я и Рауль продолжили наш путь…»