- Вы много изведали в своей жизни и горя, и радости - радость любви и семьи, мужества, борьбы. Но какую наибольшую радость знали вы?

- Радость познания, творчества, - отвечаю и быстро добавляю: - Но она немыслима без борьбы, без любви, без всего остального...

Лицо Лобачевского светлеет.

- Поверьте, - повторяет он, вкладывая в свои слова что-то большое, искреннее, чему невозможно противиться. - В вас есть то же самое, что и в нас - людях двадцать первого века. Вы будете счастливы.

Звуки его голоса долго не угасают, блуждают эхом в зале. Кажется, стоит позвать - и они вернутся.

У двери вспыхивает зеленая лампочка.

Ким подходит к нам, извиняется:

- Меня вызывают. Еще увидимся. Викентий Никодимович, мне необходимо у вас кое-что узнать о внутриклеточном обмене. Поможете мне?

Киваю головой, стараюсь скрыть вспыхнувшую гордость. Последняя его фраза многого стоит, если учесть, что ее сказал так по-будничному деловито этот простой и милый молодой человек. Скажи мне это самый крупный ученый девятнадцатого века, я не был бы так доволен.

Когда-то меня преследовали за мои взгляды, отвергали мои работы, запрещали опыты, объявляли безбожником. Церковными догмами пытались зачеркнуть факты, хотя я говорил только о синтезе клетки и, конечно, представить не мог восстановление личности.

Тех, кто разделял мои взгляды, было очень мало, слишком мало даже для душевного удовлетворения. Как я мечтал тогда встретить больше смелых людей, которые бы поддержали меня! Как хотелось, чтобы скорей было создано такое общество, где не нужно скрывать самых дерзких мечтаний!

И вот свершилось. Эти люди поняли меня, как поняли Лобачевского. Они позвали нас, чтобы вместе трудиться. Значит, я жил и работал не напрасно. Я нужен потомкам - через годы, через века - нужен! Есть ли счастье выше этого?

Откуда-то начало доноситься равномерное гудение. Возможно, это работают машины и аппараты, создающие живую ткань.

И я думаю, что вот мне и удалось увидеть завершение работы, в которую вложил всю свою жизнь. "Время зависит от скорости движения", - сказал Николай Иванович. Я думаю: да, от скорости и от направления движения. А мы двигались только вперед - через невзгоды и неустроенность жизни, через ссылки, через злобу и тоску, через саму непреложность времени. Теряли близких, ошибались, искали. Даже умирая, мы падали вперед, опуская ношу дело к делу. Мы складывали свои дела, как песчинки и камни, чтобы вымостить дорогу для потомков.

Так я пришел в этот мир - удивиться и поверить в то, что казалось невозможным.

Ведь и раньше, отвергая это точными расчетами, мы верили в созданное воображением. А человек так уж устроен - если он вообразит что-то и сильно захочет, то обязательно осуществит.

Так было всегда. Все, что можно вообразить, можно осуществить - это давно стало нашим непроизносимым девизом.

Я шагнул через столетия - тот и не тот, старый и новый, - чтобы увидеть, как осуществилось в таких же строгих расчетах, в каких мы его отвергали, "невозможное".