От перегрузок безжизненные тела космонавтов бросало в разные стороны, в иллюминаторе возникали дикие картины сплетенных рук, ног. Док кричал, что им больно, и до крови искусал губы, глаза его налились кровью, и, казалось, вот-вот он вырвется из крепких пут. Но не смог и в бессилии своем заснул безумным сном.

Вольф прекратил бесполезные маневры. Всем стало очевидно, что от чужака не избавиться, а идти на посадку с ним на хвосте равносильно самоубийству. Радиация росла, времени оставалось все меньше и меньше.

Вольф решил попробовать полной тягой маршевых двигателей сбросить чужой корабль — двигатель не включился, видно, удар повредил его.

— Все, больше нет шансов, — выдохнул Вольф, — зовем на помощь.

— А инструкция, шеф, — робко напомнил Джеб.

Вольф взорвался:

— Не твое дело, щенок, чучело огородное, это в нас влетел этот сумасшедший француз, ясно тебе, он в нас, а не мы в него! Обстоятельства чрезвычайные. Шеф должен понять, что надо во всем разобраться, надо понять и что случилось, почему они летели прямо в нас, мы обязаны сохранить их корабль, что мы и сделали, несмотря на опасность нашим жизням, понял? А сами выйти и разобраться не можем, поэтому, запомните, только поэтому, учитывая чрезвычайные обстоятельства, мы зовем на помощь, нарушая инструкцию.

— А как быть с Ящиком? — спросил Джеб.

— Он останется здесь, а сюда никто не войдет, радиосвязь от него обрубим, сотри ему память этих витков, слава богу, он не человек, не вспомнит. Пусть сторожит ракеты и лазеры, электронная собака. Ясно? - рявкнул Вольф.

Корабль спасателей подошел к израненному нагромождению металла, летящему на орбите. Живых спасли, мертвым отдали салют, склонив головы. Корабли развели. Ящику поручили хранить секреты и взорвать корабль при первой же попытке проникнуть внутрь. Большего никто сделать не мог.

Приземлился корабль-спасатель с живыми. А на орбите остались два памятника: один — укор живым, другой — безумию живущих.

Вольф продолжал летать. Ящик сторожил «Улыбку Иуды», которую все облетали, держась подальше, как от чумного города. Док так и не пришел в себя и жил в своем мире, упрятанный пожизненно в казематы больниц. Джим и Джеб ушли в отставку и жили в уединении, далеко в горах на ранчо. Время и приказы не сумели стереть их человеческую память.