- Значит, вы видите на полотне не то, что я? - удивился Самарин.

- Я вижу самый важный момент в своей жизни, - ответил Петровский.

- То же самое вижу и я. Только из своей жизни.

- Это же невозможно! Как ему удалось создать картину, в которой каждый из нас видит свое?

- Мы, наверное, этого никогда не узнаем.

- Счастливый, должно быть, человек этот Катков, - вздохнул Петровский.

А Юрий Иванович шел по мягкому, в дырочках от каблучков, асфальту. В сорок пять лет уже не особенно расстраиваются оттого, что не совершили в жизни ничего значительного, лишь тихая грусть поселяется в сердце.

Катков шел на работу, к станкам и чертежам, к привычному шуму завода, к его людям и заботам. И снова, как и двадцать восемь лет назад, отступали усталость последних сумасшедших месяцев, сомнения и неуверенность. И снова в его душе появилось странное вдохновение, и он уже был уверен, что сегодня или завтра найдет причину, по которой взрываются подземные "кроты", - огромные машины, сконструированные им и еще десятком инженеров.

Юрий Иванович расстегнул воротничок рубашки и пошел быстрым шагом мимо расступившихся в стороны прохожих... А картина? Ну что ж, он напишет еще одну. И снова назовет ее "Вдохновение".

Он не знал, что люди увидели в тот день себя на удивительном полотне. Оно заставило их вспомнить, близко ощутить то, что было самым главным в их жизни.

Катков этого не знал. Он шел быстрым шагом, и его ждала новая работа, новое вдохновение.