Проходили дни и недели. Надежды Бинпола на то, что кто-нибудь из нас вырвется, рассеивались. Он не имел представления о том, что происходит в городе: нас в первый же день могли раскрыть как носящих фальшивые шапки и убить. Но он оставался, потому что, как он сказал, уйти означало вообще оставить всякую надежду. Наступила осень, он понял, что не может больше откладывать возвращение. Он решил ждать еще неделю и на утро пятого дня увидел, как что-то плывет вниз по течению. И он снова взял лодку, нашел меня и ножом разрезал мягкую часть маски.

– А Фриц? – спросил он.

Я коротко рассказал ему. Он помолчал, а потом спросил:

– Много ли у него шансов?

– Боюсь, что мало. Даже если он снова доберется до реки, он гораздо слабее меня в настоящее время.

– Он сказал, что попытается в течение трех дней?

– Да.

– Будем следить внимательнее. И у тебя глаза лучше моих.

Мы ждали три дня, и трижды по три дня, и еще три дня, каждый раз находя все менее убедительные причины, чтобы остаться. Ничего не выплывало из города, кроме обычных обломков. На двенадцатый день пошел дождь, и мы дрожали, замерзшие и голодные, под перевернутой лодкой. На следующее утро, без обсуждения, мы тронулись к большой реке.

Один раз я оглянулся. Снег таял, но земля по обе стороны реки была белой и обнаженной. Река серой стеной неслась по алебастровой пустыне к золотому кольцу, увенчанному зеленым куполом. Я поднял руку. Как приятно не чувствовать на себе свинцовую тяжесть. Потом я подумал о Фрице, и радость освобождения сменилась печалью и глубокой жгучей ненавистью к хозяевам.

Мы возвращались домой, но только чтобы вооружиться. Мы еще вернемся.