Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 56
проблемы. Дэниел – хороший слушатель, решила Мэри.– Я не могу поверить в ваши слова. Сравнение неточное, – сказал агент и пристально посмотрел на нее. – Здесь налицо симптомы группового психоза, а ваш муж никогда не жил в таких условиях, у него не было психического расстройства.
– Откуда вы знаете? – запинаясь, спросила Мэри. – Вы с ним никогда не встречались. Чак был и все еще остается болен. Я знаю, что говорю, у него есть скрытая склонность к гебефрении. Он всегда уклонялся от социальной ответственности и супружеского долга. Я рассказывала вам обо всех моих попытках заставить его искать работу, которая гарантировала бы разумную оплату.
Конечно, Мэйджбум и сам работал в ЦРУ, Мэри вряд ли могла рассчитывать на его сочувствие по этому поводу. Пожалуй, лучше было бы оставить эту тему. Все вокруг и так выглядело весьма удручающе. Мэри не хотелось вновь вспоминать жизнь с Чаком.
По обе стороны от нее гебы – так они себя называли, коверкая точный медицинский термин «гебефреники» – глазели на них с глупым выражением лиц, то и дело бессмысленно ухмылялись, не испытывая при этом даже подобия любопытства. В нескольких метрах впереди показалась белая коза. Мэри и Дэниел настороженно остановились, ни один из них ни разу в жизни не встречал коз. Животное прошло мимо.
«Гебефреники, – подумала Мэри, – по крайней мере, с таким диагнозом у пациентов на любой стадии болезни не отмечалось агрессии». Но существовали, этого Мэри не забывала, иные, гораздо более коварные психические расстройства, которых следовало остерегаться. Неизбежным оставался тот факт, что скоро появятся и другие. Те, что страдают маниакально-депрессивным синдромом, в фазе обострения такие пациенты демонстрировать весьма деструктивное поведение.
Встречался и еще один более страшный диагноз. Деструктивность маниакального состояния проявлялась ограниченно и импульсивно, в худшем случае это походило на истерику, временную ломку и желание крушить все вокруг. Но в конечном итоге все симптомы затухали. Однако был и другой случай. При острой паранойе враждебность становилась системной и постоянной, она не ослабевала, а, наоборот, нарастала и становилась все более извращенной. Параноики обладают аналитическим складом ума и способны на расчетливые действия. Люди с подобным расстройством имеют вескую причину для своего поведения, каждый их шаг вписывается в определенную схему. Враждебность при паранойе имеет менее выраженный насильственный характер, но в долгосрочной перспективе такое поведение устойчиво к терапии, поскольку вылечить или даже вывести такого пациента в ремиссию практически невозможно. Как и гебефреники, параноики показывают стабильную и неизменную дезадаптацию.
В отличие от маниакально-депрессивного синдрома, гебефрении или простой кататонической шизофрении параноидальный синдром, кажется, имеет в своей основе рациональное зерно. В рассуждениях параноика присутствует формальная логика. Однако в глубине души он страдает от страшного психического расстройства, какое только возможно для человека. Параноик не способен к сопереживанию, не может поставить себя на место другого. Из этого следует, что для человека с подобным диагнозом не существует других людей, за исключением неких объектов, влияющих на его самочувствие. Десятилетиями было модно говорить, что параноики неспособны любить, но это оказалось неправдой. Они в полной мере способны переживать, чувствуя как настроение других людей, так и свои собственные эмоции. Впрочем, в этом и крылась небольшая загвоздка.
Параноик воспринимает происходящее как проявление ненависти.
– Согласно моей теории, – сказала Мэри, – здешнее общество поделено на классы по типам их психических заболеваний. Нечто похожее было в Древней Индии. Если так рассуждать, то гебефреники неприкасаемы. А маньяки, возможно, воины, не знающие страха. У них тут высокое положение.
– Как у самураев в Японии, – подсказал Мейджбум.
– Да, – кивнула Мэри. – Тогда параноики, или точнее будет назвать их параноидальными шизофрениками, представляют местный класс государственных деятелей. Они отвечают за разработку политической идеологии и социальных программ. А вот простые шизофреники… – Мэри задумалась. – Они тут как поэты, а некоторые еще и религиозные провидцы. Как гебы. Однако гебы, скорее, склонны к аскетизму и ведут себя подобающим образом, а шизофреники способны породить догматиков. Пациенты с полиморфной шизофренией могут представлять людей творческих, генерирующих новые идеи.
Мэри попыталась вспомнить, какие еще существуют виды психических расстройств.
– Возможно, некоторые страдают сверхвалентными идеями, психическими расстройствами – запущенной формой обсессивно-компульсивного невроза, так называемого диэнцефального расстройства. Они могут работать клерками, быть должностными лицами, ритуалистическими функционерами, не продвигающими никаких идей. Их консерватизм уравновесил бы радикальные качества полиморфных шизофреников и придал бы обществу стабильность.
– Можно подумать, что у них тут все неплохо устроено, – резюмировал Дэниел. – Чем же они отличаются от нашего общества на Терре?
Мэри задумалась. Это был хороший вопрос.
– У вас нет ответа? – спросил Мэйджбум.
– У меня есть ответ, – поразмыслив, предположила она. – Лидерство в этом обществе, естественно, досталось бы параноикам, они выдающиеся личности с точки зрения инициативы, интеллекта и просто врожденных способностей. Конечно, у них были бы проблемы с удержанием маньяков от организации государственного переворота. Между двумя классами всегда чувствовалось бы напряжение. Но у параноиков, устанавливающих, видите ли, идеологию, доминирующей эмоциональной темой служила бы ненависть. На самом деле, ненависть развивалась бы в двух направлениях: руководство ненавидело бы всех за пределами своего анклава, а также считало бы само собой разумеющимся, что все ненавидят его в ответ. Следовательно, вся их так называемая внешняя политика заключалась бы в создании механизмов, с помощью которых можно было бы бороться с этой предполагаемой ненавистью, направленной против них. И это вовлекло бы все общество в иллюзорную борьбу, битву с врагами, которых не существовало. За пустую победу.
– А что в этом плохого? – не понимал Дэн.
– Плохо то, – ответила Мэри, – что независимо от того, как бы все обернулось, результат всегда будет один: полная изоляция. Таков конечный итог их деятельности: постепенно отрезать себя ото всех живых существ.
– Но разве плохо быть самодостаточными? – пожал плечами Мейджбум.
– В принципе нет, – ответила Мэри. – Но речь тут не о самодостаточности, это нечто другое, совершенно другое, что-то, чего мы с вами действительно не можем себе представить. Помните, раньше проводились эксперименты с полной изоляцией людей? Еще в середине двадцатого века, когда на пороге первых космических странствий пребывание человека в полном одиночестве без каких-либо контактов увеличивалось до нескольких дней, а то и недель подряд… Помните, какими были результаты, когда человека поместили в камеру без возможности связаться с другими людьми, а после вновь восстановили связь?
– Конечно, – серьезно кивнул Дэн. – Это сейчас называется «баги». Острый галлюциноз – результат депривации.
Мэри кивнула:
– Зрительные, слуховые, тактильные и обонятельные галлюцинации, заменяющие отсутствующие стимулы. По интенсивности, по яркости воздействия на человека галлюциноз может превзойти реальность. Может вызвать состояние страха. Галлюцинации, вызванные наркотиками, способны ввести
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 56
