Оборвал смех.

— Вот же дверь… — Посмотрел на привычную входную дверь, обитую хорошим кожзаменителем, которая — точно знал! — вела в общий с соседями отсек на площадке.

Повторил:

— Уверен?

Подумал с миг, кивнул:

— Знаю.

В чём был — в красно-белой майке с надписью на груди «Спартак-чемпион», в чёрных эластичных лосинах (что подвернулось в ванной после душа, то и надел…), в лёгких беговых тапочках, — пошёл к двери, повернул ключ, открыл её и… (как прежде откуда-то снизу пошло по телу, над телом, внутри тела сначала лёгкое предчувствие счастья, предчувствие радости, полузабытое в скитаниях по Пути ощущение неотвратимо надвигающейся боли, которая — вот странность! — столь же неотвратимо, нестерпимо желанна, а потом, через мгновение, она пришла, окутала, погрузила в себя целиком, пропитала все клеточки и — взорвалась так сладко, как раньше никогда не случалось, а разорванное сладким взрывом на части тело стало лёгким, невесомым, нежным, как те самые новогодние снежинки, что повисли за окном квартиры в Сокольниках) …вышел.

Надолго ли?..

Сущий ведает…

А то, что за страхом следует печаль от многого Знания, а за печалью — ужас от открывшейся внутреннему взору Вечности, а за ужасом — ещё что-то, не всплывшее пока в проснувшейся памяти, — так это же Путь. И для Бегуна не пройти его до конца — это уж, извините за грубость, совсем западло. Тем более что времени у него впереди — бесконечность.