Где-то далеко, будто во сне или увиденном сквозь сон телевизоре, мелькнул ссутулившийся Трензив. По лицу проводника текли слезы, он жалобно скулил. Потом на поскуливания наложился треск распахиваемой двери, грохот, крик:

— Защищайся, останется только один!

Мелькнула какая-то тень, растворяющаяся в накатывающей темноте, забили часы. Часы били двенадцать. Все смешалось. Последнего удара Сергей уже не услышал…

Утром он проснулся на диванчике в гостиной комнате своей двухкомнатной квартиры. Голова трещала, в горле было сухо, как в пороховом погребе, а во рту ощущался такой привкус, будто это был не рот, а общественный туалет в парке Горького.

Алтаев тяжело постанывая поднялся с дивана, обернул вокруг талии сложенный пополам клетчатый плед и потопал на кухню.

В холодильнике трещала небольшим минусом пустынная зима. На столе стояла початая бутылка выдохшегося пива, да валялась пустая сигаретная пачка. Сережа глотнул отвратительного пива, поставил чайник на плиту и подошел к окну. Все тот же пейзаж, все тоже самое, будто и не изменилось ничего. Вот только Светки нет, да деревья стоят голыми, а тогда их покрывала молодая ярая листва. И еще снег лежит. Впрочем, он скоро стает.

Закипающий чайник задребезжал крышкой. Сергей выключил плиту, сыпанул заварки прямо в чашку и залил кипятком. Горячий чай обжигал язык и горло, напоминая о том, что он снова вернулся к обычной жизни. А разве он из нее выпадал? Может все это лишь похмельный бредовый сон? Думать не хотелось, и он оставил вопросы безответными.

За окном посыпался мягкий пушистый снег, оседая лохматыми хлопьями на чернеющих корявых ветках деревьев. Сыпет, а ведь уже конец февраля, таять пора. Сережа перевел безразличный взгляд с пейзажа за окном на чашку с дымящимся чаем. Мыслей не было, тоски или радости тоже. Только пустота с легким налетом грусти.

От созерцания парующегося чая его оторвал стук в дверь. Алтаев поднялся и, шаркая, поплелся в коридор. Руки слушались плохо, и потому замок поддался не сразу.

На пороге стоял человек неопределенного возраста с густыми черными волосами и зелеными глазами. Лицо его с неправильными чертами притягивало, не оставляя никакой возможности оторваться, искрилось обаянием. Одет человек был в черный плащ, из-под которого выглядывал дорогой костюм. Лощеный дядька, мысленно окрестил гостя Сергей.

— Вы к кому? — спросил вслух.

— К вам, дорогой Сергей Борисович.

— Я тебя не знаю, — вяло заметил Сергей, пропуская мужика в квартиру и закрывая за ним дверь.

— Зато я тебя знаю, — расплылся гость в обезоруживающей улыбке.

— Тогда, может быть, мы сравняемся, и ты хотя бы представишься?

Алтаев жестом велел следовать за ним, и, не оглядываясь на мужика, потопал на кухню. Лощеный дядька не отставал. Сережа ткнул пальцем в табуретку, сыпанул во вторую чашку заварки, плесканул кипятку и поставил чашку перед гостем.

— Сахара нет, — предупредил он.

— А это и не нужно, — улыбнулся мужик.

— Так кто ты такой? — повторил свой вопрос Сергей.

— Генеральный директор одной веселой организации.

— Государственной?

— Скорее частной, — снова улыбнулся дядька и представился. — Дьявол.

— Как? — опешил Сергей. — Это что фамилия?

— Может фамилия, может имя, может должность. Я никогда об этом не задумывался. Слушай, старик, — потупился вдруг лощеный дядька. — Я вот о чем поговорить хотел. Я, знаешь ли, там внизу зашиваюсь. Дел невпроворот. Да и фантазия за тысячи лет поиссякла. А у тебя так славно получается. Такой полет, такое творчество, такой размах! У меня к тебе деловое предложение. Я тебе все, что по договору причитается, и даже сверх того. И душа при тебе. А ты будешь моим заместителем. Ну, как, ты согласен? Погоди, не торопись с ответом, подумай прежде.

И Дьявол с надеждой посмотрел Сергею в глаза.

2003–2004 год.