Огроменная бабуся в очках сидела и слушала всё это, малость прибалдев. Потом шевельнулась, заморгала, пришла в себя.

– Да-да… – сообразила. – Мир есть текст…

Тот, что в углу, уставился на неё в восторге и снова вскочил.

– И наконец! – взвизгнул он. – При всей своей гениальности, смартфона Свифт не предвидел! Сами подумайте! Зачем вещь, если есть изображение вещи? Уже сейчас мы вполне способны отказаться от бессмысленного сотрясения воздуха словесами…

– Бессмысленного? – опять уязвили с подоконника.

– Да! В большинстве случаев. И сейчас, кстати, именно такой случай… Я имею в виду эти ваши замечания, уважаемый Будильник. Привыкли там у себя на форумах троллить…

Будильник? Так вот он какой, Будильник! Если это, конечно, тот самый… Стал я к нему приглядываться. Дядечка как дядечка, с бородкой. Но языкастый… Всех сажает! С мамкой только моей справиться не может…

– Событие!.. – надрывается тот, из угла. – Событие, изложенное словесно, перестаёт соответствовать самому себе, даже если оно изложено в жанре протокола… А вещь не обманет!

И началось! Гвалт – как на митинге. Места мало, вот-вот залепят кому нечаянно. Одному, кстати, залепили. Удивился, ощупал физию и говорит растерянно:

– Это как-то даже… не дискурсивно…

Не услышали его – шумно было. Я-то думал, грядушечники хотя бы друг с другом мирно живут, а они вон чего…

– Господа будетляне! – вопит та тётенька, что поначалу вокруг бабуси увивалась. – Да прекратите же! Что вы тут устроили? Не уподобляйтесь прошкам!..

Мы с папкой сидим помалкиваем. Поставили перед нами чай и ликёр – другим-то не до того. Смотрю, на боку холодильника плакатик прилеплен:

«Будущее может занимать только опасных мечтателей; негодяй же довольствуется тем, что составляет насущную задачу дня!»

Ничего себе, думаю. Это кто ж такое сказанул? Присмотрелся, а там внизу в скобочках: «М. Е. Салтыков-Щедрин».

Тоже, наверное, грядушечник какой-нибудь.

А за папкой я так и не уследил. К чаю он, конечно, не прикоснулся, а ликёр почти весь выпил. Ну всё, думаю, пора вести домой, покуда никто не заметил… Не заметили. Даже на то, что мы уходим, внимания не обратили.

Свёл я папку по лестнице, вывел на улицу. Идёт – ноги под ним гуляют, а сам пальцем грозит тротуару.

– Так и запомни… – внушает. – Отец твой – мужчина с критическим складом ума…

Глава 6, в которой Прохор бессовестно врёт малышне, а пришедший в себя Мундыч рассказывает много чего интересного о машинах времени

– …а в будущее мы попали так. Может, видели: в скверике на окраине подбитая машина времени стоит на пьедестале?.. Ну и вот… Идём это мы с Петькой мимо, и Петька говорит: а что если её починить? Я говорю: как ты её починишь? Вся раскурочена, и три слоя краски на ней… А мы подожгём, говорит. Краска вся выгорит, а механизм весь останется…

– Ты ж говорил, что вы её и подбили, – робко напомнил кто-то из малышни.

– Подбили, – сурово подтвердил я. – Из хронотомёта. А у нас её потом сразу отобрали, покрасили – и на пьедестал… Ну и вот… Влезли мы с Петькой наверх, облили бензином, подожгли…

– А она всё равно покрашенная, – жалобно сказал тот же голосишко. – Мы там вчера с сестрой были, смотрели…

– По новой потом выкрасили, – отмахнулся я, а в следующий миг увидел Петьку.

Стоит, гад, прислонился плечом к щиту, слушает и ухмыляется. А над ним на стенде два слогана: «Грядушку проворонишь – свою честь уронишь!» и «Прошлое предать – негодяем стать!».

Всё-таки подкараулил он меня.

Один – один.

Отбились кое-как от ребятни, вышли за ворота.

– Слушай, – говорю сердито, а у самого щёки горят. – А сколько у нас вообще в городе этих машин времени? Ну, подбитых…

– Три.

– Откуда знаешь?

– Так на стенде же карта нарисована… Одну в скверике грохнули, другую – у «Плюсквамперфекта», а третья – тут рядом, возле салона красоты… Ну этого… «Остановись мгновенье»…

– Может, сходим пойдём?

Сходили. В общем-то, мы уже там бывали, и не раз – и с экскурсией, и просто так… Примерно то же самое, что и в сквере, только обломков поменьше и постамент не бетонный, а гранитной плиткой облицованный. А перед табличкой стоят дяденька и тётенька – приезжие, видать.

– Бож-же! – стонет она. – Масляной-то краской зачем? Ещё и зелёной!

– Чтоб никто починить не смог, – отвечает Петька. А морда у самого серьёзная-серьёзная.

Поглядел на него – чуть плюху не отвесил, честное слово!

– Ну вот видишь? – порывисто поворачивается она к мужу своему, или кто он ей там. – Умеют же люди славу героям воздать! Своим, местным… А почему у нас в Питере ни одной такой машины не поставили? Тоже ведь, наверное, подбивали…

– Ставить некуда, – буркнул он. – Все пьедесталы заняты.

– Так и у нас тут раньше Циолковский стоял, – не выдержал и вмешался я.

– Циолковского-то за что? – ужаснулся он.

– А чтоб в будущее не заглядывал! – огрызнулась она.

Тоже, наверное, разведутся скоро. Как мамка с папкой.

* * *

Взяли мы с Петькой в минимаркете полторашку (Мундыч к тому времени вроде уже как в себя пришёл, узнавать нас начал). Принесли, расспросили кое о чём. Он аж глаза вылупил.

– Вы что, – говорит, – вчера, что ли, родились? Да кто ж настоящую машину времени, хотя бы и подбитую, на пьедестал поставит? Настоящую машину, чтоб ты знал, который год в подвалах хроноразведки по винтикам разбирают – и всё без толку… А то, что на постаменте, – так, муляж. Местный скульптор соорудил.

– Один в один?

Усмехается Мундыч:

– Жди! Один в один! А секретность? Вообще ничего похожего… И всё равно воруют. То одну детальку с постамента сопрут, то другую…

– А как она вообще выглядит, машина времени? Если неполоманная…

– Да кто ж её знает! – сказал Мундыч. – Я ведь в полиции стажировался…

– Ну расскажи что-нибудь!

– Что рассказать?

– Н-ну вот… самое крупное твоё дело там какое было?

Неспешно выцедил стакан, утёр губы, начал:

– Крупное, говоришь? Было и крупное… Техника техникой, а я ведь тогда шустрее беспилотничков оказался… Иду, никого не трогаю…

– Ты ж говорил, там дороги электромагнитные…

– И чего?

– Так зачем идти? Можно же…

– Можно, – не дослушав, кивнул Мундыч. – Поэтому у них, у грядушек, с ногами всегда проблемы. Как у меня сейчас. А тогда я за собой следил. Пешком гулял… Иду, короче, и вдруг выскакивает мне навстречу какое-то чудо в перьях. То есть без перьев, конечно. Голое. И кричит…

– Кричит?