– Чего он там забыл? – встревожился Василий.

– Уточнить хочет…

Отражение с тяжким подозрением уставилось на Арчеду:

– Что уточнить? Как я вчера облажался?!

– Господь с тобой, Вась! Только насчёт Тамары твоей.

Побагровев, Василий со злобой шваркнул пустое ведро себе под ноги.

– Нет, но зачем же за спиной-то козни строить? – заорал он. – Я ему – по-дружески, а этот…

– Не въехал ты, Вась, – попробовал объяснить Егор. – Без тебя тут одна тёлка приходила, а зовут тоже Томой…

– Ему что, на моё место захотелось? – не слушая, с пеной у рта гремел Василий. – Ну пусть попробует! Потаскает! Шкафы поворочает!.. Привык в своём Коринфе интриги плести?.. Эмпедокл долбаный! Здесь тебе не Коринф!..

– Вася! – вскричал шокированный Леонид Витальевич. – Ты что несёшь? Опомнись!..

Василий стиснул зубы и подобрал ведро.

– Слышь… – проскрежетал он, остывая. – Появится этот древний пластический грек – передай ему…

Страшно даже помыслить, что бы сейчас такое выговорил для передачи дяде Семёну уязвлённый Василий, но в этот миг вновь послышался сердитый приглушённый голос распорядителя:

– Полупалов, кончайте трепаться! Ваш выход…

Отражение № 9

Вернулся дядя Семён быстро, как и обещал. К тому времени Василий Полупалов, обессиленный долгим запоем, бурной ночью и чрезмерными физическими нагрузками, изнемог и уснул, упав поперёк незастеленной кровати. Что же касается хмурого его отражения, то, покинув павильон, оно сидело теперь за тающим помаленьку столом и недоверчиво слушало сбивчивые объяснения коллег.

При виде дяди Семёна все смолкли.

– Вот так-то, ребятки… – сказал он. – Чутьё меня ещё никогда не обманывало. Истрина её фамилия. Истрина.

Напряжённая тишина сменилась оторопелым молчанием.

– Ничего не п-понимаю… – заикаясь, выговорил наконец Арчеда. – К-как Истрина? А эта рыженькая тогда кого отражает?

– Боюсь, уже никого, – покашливая и хмурясь, отозвался дядя Семён. – Внешность её, конечно, я там обрисовал… в общих чертах… – Приостановился, вздохнул, посуровел. – Хотите верьте, хотите нет, но из всей этой бывшей компании так выглядела только вторая Васькина жена Ирочка. Рыжеватая, бледненькая, хрупкая…

– Покойная? – гримасничая, спросил Леонид Витальевич.

– Вот именно, – угрюмо отозвался дядя Семён. – Так что, выходит, самым догадливым из нас оказался Егор. Да уж, беда – откуда не ждали…

– Оповестить по аукалке! – ахнул незримый распорядитель (он тоже принимал участие в разговоре).

– И что это даст?

– То есть как? – В голосе распорядителя звучал страх. – Семён! Очнись! Да если она проникнет в павильон, он же зеркало грохнет! Мы тогда все без работы останемся! Все! И я в том числе!

– Почему в прошлый раз не проникла?

– Да потому, что там Василия не было! Неужели не понятно?

Ветеран подумал.

– Нет, оповестить, конечно, недолго… – молвил он. – А толку? Какие к ней могут быть претензии? Где вообще сказано, что персоналия имеет право принимать только облик живых людей?

– А предыдущее зеркало? Само разбилось?

Дядя Семён поморщился:

– Да не горячись ты… Там тоже дело тёмное. Ну сам прикинь: если бы эта рыженькая тогда незаконно влезла в стёклышко – духу бы её сейчас не было в зазеркалье! А она здесь. Стало быть, ничего такого не натворила…

– Ждать, пока натворит?.. – Конец фразы смазался, – надо думать, распорядитель метнулся к серой коробке павильона. – Всем зеркалам серии тринадцать эр-ка!.. Всем зеркалам серии тринадцать эр-ка!.. – послышался оттуда его задыхающийся голос. – Объявилась покойница… Ирина Полупалова… Может также назваться Тамарой Истриной… Сообщаю приметы…

– Эх! – сказал вдруг Егорка. – Зря мы тогда с тобой, дядя Семён, её по тому адресу не направили! Пусть бы он там стёклышко грохнул…

– Всё равно не понимаю, – болезненно морщась, перебил Леонид Витальевич. – Истриной-то она зачем представилась? Что за глупость!

– Глупость как глупость, – проворчал дядя Семён.

Василий молчал и лишь ошалело взглядывал на говорящих.

– Хорошо, а характер? – не унимался Арчеда. – Чего от неё ждать? Что о ней говорят вообще?

– О ком? – язвительно осведомился дядя Семён. – О покойной Ирине или об этой её персоналии? С которой ты на бирже познакомился…

Леонид Витальевич смущённо потрогал плешь. Действительно, характеры человека и его отражения могут подчас разительно не совпадать. Вообще становление личности в зазеркалье идёт не менее сложно, чем в реальном мире. Взять хотя бы того же Егорку. Пришёл из подвала – отморозок отморозком… Ну, что такое подвал в подъезде девятиэтажки, объяснять даже и не стоит. Трубы – текут, пол – с наклоном, в углу – мерзкая непросыхающая лужа. Можно себе представить, чего там Егорка наотражал и каких сцен насмотрелся. Думали, хлопот с ним не оберёшься. А оказалось – славный паренёк, куда приятнее своего оригинала. Сделаешь ему замечание – посопит, но выслушает… Побольше бы таких!

– О самой Ирине, конечно, – буркнул наконец Арчеда.

Дядя Семён уныло вздохнул, подсел к столу, пошевелил бровями, взял карту, бросил.

– Ирочку, пока та была жива, Тамаркино отражение терпеть не могло, – нехотя сообщил он. – И до сих пор терпеть не может…

– Погоди! – попросил Арчеда, берясь за лоб. – Опять всё перепуталось! Кто Тамара, кто Ирина?

– Рослая, в теле – Тамара Истрина, – терпеливо пояснил дядя Семён. – Живая. А хрупкая, рыженькая – Ирина Полупалова… Так вот Тамаркино отражение, с которым я сейчас говорил, до сих пор слышать не может спокойно про Ирину…

– Про покойную? – не поверил Леонид Витальевич.

– Вражда была, Лёня, вражда… Ваську делили.

– Ну интересно! – зловеще всхохотнул тот. – Значит, если я обул тебя в реальности, то мы с тобой и здесь тоже должны стрелку забить?

– Персоналия-то женская, – укоризненно напомнил дядя Семён. – Сорок с лишним лет одних баб отражала. Вот и нахваталась от них. Короче, ничего доброго об Ирочке этой я от неё так и не услышал… – Усмехнулся и продолжал сварливо: – Во всём она только одна и виновата: стерва, алкоголичка, жизнь Васькину сгубила, а потом ещё и умерла – чуть ли не назло. Мужа не понимала, не ценила, талант он из-за неё в землю зарыл. Ну и так далее…

– Талант? – туповато переспросил Егор. – Какой талант?

Ему не ответили. Егорушка хмыкнул и недоверчиво тряхнул головой. Юному отражению и вправду трудно было уразуметь, о чём вообще речь. Ну, в зазеркалье – понятно: без таланта никого как следует не отразишь. А в жизни-то какой может быть талант? Живи – и всё… Делов-то!

– Так-перетак в три створки трельяжа мать! – взорвался вдруг Василий, до сей поры не проронивший ни слова. – Чтоб их, гадов, навыворот поотражало! Только-только на человека стал похож, с бухлом завязал, в дому прибрался… Да что ж там за суки такие, в этой реальности! Мало того что друг другу жизнь исковеркают, им ещё и зеркала расколотить надо! Не склока – так революция!