Захлопал крыльями невидимый Тыоня, опять с восторгом ощутив себя на краткий миг телесным существом. Все услышали этот звук, но не испугались не было сил для большего страха, да и как раз в эту минуту лифт, тормознув, неожиданно двинулся вверх. Но по-прежнему каждый был одновременно собой и другим, и когда в Петушкове вспыхнула радостная надежда от нового движения лифта, то ее вмиг ощутили все.

Полет был столь же длительным, сколь и падение. Казалось, ему не будет конца.

«И куда рвануло? В космос, что ли?» — хотел было сказать Лобанов, но не смог разжать губ, лишь плотнее прижался к соседнему плечу, от которого шло нечто успокаивающее, хотя и бессловесное, но выражаемое примерно таким настроением: все будет в порядке, нужно только переждать этот кошмар.

Теперь незримый оператор стремительно раскручивал ленту в будущее. В высоком широкоплечем мужчине, который встал перед Жураевой, она узнала своего взрослого сына. Он был очень похож на нее, лишь фигурой выдавал Селюкова. Сын стоял у панели машины, фосфоресцирующей голубыми цифрами, и сосредоточенно нажимал ее клавиши.

Другие тоже увидели и каким-то чутьем узнали своих потомков — рослых, с одухотворенными лицами. Они воспитывали детей, мчались в космических кораблях, работали в научных лабораториях. Их жизнь поражала красотой и мудрым спокойствием. И оттого, что в ней отсутствовал страх, ее можно было назвать счастливой.

Время от времени живущие в будущем оборачивались к ним, сгрудившимся в темноте несущегося в неизвестность лифта, и в их глазах читалась требовательная надежда на хороший исход.

Наконец лифт остановился. Дверцы его медленно раздвинулись, и пятеро, вмиг разжав объятия, конфузливо отскочили друг от друга, уступая дорогу Ирине Михайловне.

Их встречала улыбающаяся тетя Даша.

— Что же это вы? — буднично сказала она. — Звали вас, звали, стучали вам, а вы точно оглохли или повымерли. Мы уж тут заволновались. Монтер немного задержался, ну да не наша в том вина. Все живы-здоровы?

— Все, — буркнул Лобанов, вылетая из лифта.

— Ничего, двадцать минут не беда, — сказала тетя Даша.

— Как двадцать? — не поверил Петушков и взглянул на часы в вестибюле. Они показывали четверть десятого. — Который час? — бросился он к мужчине, вытолкнутому дверью-вертушкой. Тот отодвинул манжет и подтвердил:

— Четверть десятого.

Петушков растерянно осмотрелся. Его коллеги пешком шагали на пятый.

— Петушков! — крикнул Лобанов. — Поспешите, а то опоздаете на планерку.

Тыоня слетел с крыши лифта, вновь уселся на боковой плафон, прямо над головой тети Даши, и стал с интересом наблюдать за тем, как ловко снуют в ее руках вязальные спицы.