Еще на четырех фотографиях пара покидала место встречи. Мужская и женская фигуры удалялись от того же подъезда, шли по улице, причем Беркович, наверное, машинально посматривал по сторонам. Потом он ловил такси, Инга садилась. Лицо ее, насколько позволял судить ракурс, казалось немного напряженным или сосредоточенным. Шуба скрывала округлившийся живот — Инга выглядела просто полноватой. Физиономия Берковича тоже хранила выражение хмурой сосредоточенности. Это можно было понять. Им было не до прогулок: метрах в пятидесяти от дома он начинал голосовать, чуть вскидывая руку с тяжелой крупной кистью. Поцелуев и прочих проявлений нежной страсти камера не зафиксировала. Корней обратил на это внимание. Антон пояснил:

— Ну да, на фотографиях этого нет. Не удалось подловить. Но Володя Линько один раз заметил, как уже в машине, у метро, он ее поцеловал… И в другой раз — когда они подъехали к дому и собирались выходить из машины…

— Что, поцеловались?

— Нет… когда Инга выходила из салона первой, этот тип… хлопнул ее сзади… Ну, так — шутливо.

Корней приблизил к глазам последнюю фотографию, на ней Беркович с постной рожей придерживал дверцу машины, в которую садилась Инга.

— Надеюсь, он успел за это время заметить, что она беременна, — пробормотал он.

Сыщик склонился к нему через стол:

— Думаю, очень даже успел. И это играет кое-какую роль. Тут каждая деталь имеет значение.

— То есть?

— Помните, я ссылался на наблюдения покойного Уразова? Он отмечал, что Инга способна чувствовать какие-то потаенные мужские желания и фантазии. Помните? Ей это нужно в основном для того, чтобы удержать мужчину — если она этого хочет. Вот. Я думаю, она учуяла, чем можно возбудить, захватить этого типа… ну, вашего шефа. Знаете, Корней, некоторых мужчин возбуждают именно беременные. Слышали о таком?

— Допустим. — Корней потер виски. Он вновь осознал, что не чувствует приступа ревности или злости, которого вполне можно было ожидать год назад. Ревность полностью уступила место холодному любопытству, смешанному с тревогой.

— Допустим, — повторил он, — но она вообще-то и до беременности ему нравилась. А кстати, вы уверены, что они не встречались раньше? Вот когда мы с вами начинали наши изыскания?

Сыщик нахмурился и подтянул стопку фотографий к себе.

— Нет, Корней. Гарантировать в этом мире, конечно, нельзя ничего, но я твердо могу сказать, те четыре месяца — с мая по сентябрь — этот тип в поле зрения не появлялся. И рядом с Ингой мы его точно не фиксировали… Но я о другом хотел. Я думаю, она ведь с ним не случайно встречается. Она поняла, чем может его взволновать, и пользуется этим…

— Да, вы уже говорили, — Корней холодно усмехнулся, — его, вероятно, волнуют беременные.

— Тут в другом дело. — Сыщик снова понизил голос. — Она, как я понял, ищет себе нового покровителя. Себе и дочери. Или дочерям. Она только для этого угадывает… ну, фантазии.

Корней в свою очередь нахмурился:

— И что вы хотите сказать?

Сыщик, будто поколебавшись секунду, произнес с расстановкой:

— Мне кажется, она предвидит расставание с вами и готовится к нему. Она ищет того, кто бы их опекал… Думаете, это ваш Беркович проявил инициативу? Уж каким бы он бабником ни был… Но чтобы соблазнить чужую беременную жену?! Вы же его знаете.

— Вероятно, знаю, — спокойно и почти равнодушно согласился Корней, — он тот еще хищник. И ожидать от него можно… многого…

Между прочим, он подумал, что сферы их сексуальных интересов на самом деле никогда не пересекались. Да и когда они могли пересекаться? Лишь на последнем курсе университета? Тогда, кстати, Эдик Беркович показывал себя гигантом — энергичным и бесцеремонным.

Корней с непроницаемым лицом посмаковал это воспоминание, но сказал совсем о другом:

— Думаю, вы правы. Сам бы он никогда не решился. Вполне возможно, она как-то позвонила ему сама… И предложила… Мне трудно сейчас судить о мотивах. Но если и вправду она сознает, что мы вот-вот расстанемся, то… Не знаю… действительно, я об этом подумывал.

О темном ощущении ужаса, посещавшем его по ночам, он говорить не стал. На подобные ощущения сильный мужчина не имеет права. Да и объяснялся он сейчас не с психологом и не с психиатром.

— Ну вот! — поднял палец сыщик. — Видите, значит, она что-то чувствует.

— Ну и что? Это для меня опасно?

— Не знаю, — сыщик вздохнул. — Может, и нет. Вон Уразов-то пять лет был жив-здоров. Пока не попробовал что-то объяснить вам. Пока не вывел ее из себя.

— Кто знает, — сказал Корней сумрачно, — может, мой уход тоже выведет ее из себя?

— А что, вы уже решили?.. Знаете, может, и правильно. Даже если не брать этот последний эпизод с Берковичем, все равно… Как-то странно и неприятно, Корней, что я так говорю об этом, но ведь вы поняли уже: все, о чем вас хотел предупредить ваш предшественник, — все это вполне серьезно. И жутковато. Если судить по его рассуждениям, то родиться может… ну… Впрочем, ладно… Так вы что, правда будете от нее уходить?

Корней посмотрел исподлобья и в свою очередь спросил:

— Послушайте, Антон, а вы сами-то не опасаетесь, что и с вами может что-то случиться? Раз уж вы так глубоко влезли в эту историю? Вот хотя бы из-за этой слежки?

— Ничего со мной не будет, — произнес сыщик спокойно и убежденно, — я — заговоренный. Проверено практикой.

— Ну-ну, — покачал головой Корней.

46

Во вторник, ближе к вечеру, он заявился в кабинет Эммы. Как он и надеялся, две ее соседки к началу седьмого уже испарились, оставив на столах по чайной чашке. В каждой чернела на дне влажная нашлепка использованного чайного пакетика. Корней молча сел за один из столов, отодвинув подальше чашку. Эмма встревоженно уставилась на него. Корней кашлянул.

— Эмма, — сказал вкрадчиво, — хочу тебе сказать, что твоя информация полностью подтвердилась. Я, может быть, был бы рад, чтобы все было ошибкой или случайным совпадением, но похоже, подтверждаются наши самые радикальные предположения.

Эмма еле слышно сделала вдох и сглотнула. Корней сделал паузу.

— Я расстаюсь с Ингой, — заявил с расстановкой, — я уже нашел и снял квартиру, и перееду туда сразу после того, как она родит. Ну, может, через неделю-две. Я найму ей хорошую няню, я уже зондирую этот вопрос, они не будут ни в чем нуждаться… Вот такие дела.

Эмма молчала, редко помаргивая.

— Я, собственно, чего, — Корней обеими