— … Две бабушки, два дедушки, тёща, мать, отец и пятеро их сыновей, плюс, три племяша по отцовской линии на обучении, ежедневно занимались тем, что на своих крепких и лохматых мулах, впряженных в широкие и длинные повозки, собирали и вывозили из жилищ, магазинчиков и ремесленных лавочек древнего Иерусалима разнообразные отходы — остатки растений, пищи, ткани, шкур и ещё много чего. Кроме человеческого дерьма, которое считалось удобрением и стоило очень дорого.

— В общем, нормальные потомственные мусорщики. Они становились со своими повозками на перекрестках ханаанских селений, примерно в полдень, и гортанно возглашали:

— Эшпа! Никайон! Зевель! Лихлук! — и со всех дворов к ним неслись шустрые ханаанские мальчишки и шли степенные жёны-домохозяйки, с корзинами и мешками, набитыми отбросами.

… И всё это «богатство», собранное за день, потом свозилось в ту самую долину, где семья имела четыре мощных печи туннельного типа, вот их схема… и в них всё сжигала до тла. То есть, очень качественно сжигала, кроме горстки пепла, в этих печах вообще ничего не оставалось. Такая конструкция! Кстати, печи такого типа, до сих пор широко применяются в мире для различных целей, в основном для обезвреживания (уничтожения) опасных фито- и биологических отходов. Их же использовали в концлагерях. Контрольный вопрос:

— Почему в фильмах о войне печи лагерных крематориев, туннельные по конструкции, дымят? И так было на самом деле.

— Их перегружали!

— Верно! Нарушали регламент эксплуатации.

— … Так и жили. Муниципалитет платил, семья Енном собирала, вывозила и уничтожала городские отходы термическим способом. И так, из года в год. И все были довольны. Чистый город, это же здорово, согласитесь!

— … И всё было бы и дальше хорошо и спокойно, — продолжаю я свой исторический экскурс, — Только, повадились к ним в долину местные языческие жрецы, которые молились неким языческим идолам и вместе с иерусалимскими отбросами в жертву тем идолам сжигали в этих печах… некоторое количество ханаанских младенцев, производя при этом воздевания рук к небу и произнося какие-то невнятные бормотания. И ведь не откажешь… проклянут и еще каких-нибудь пакостей наделают…

— … Всё это о-очень не понравилось главному еврейскому пророку Моисею, который только что вывел к Мёртвому морю своё неспокойное племя после 40-летних скитаний по пустыне и, как раз, разбирался, что и как устроено на земле, обещанной им его Богом — Шем ха-Мефорашем.

— … И Моисей, от лица этого своего Бога, анафемствовал язычников по грехам их! И язычники анафемствовались — в основном, разбежались. И Ханаанское Царство пало.

— … А первый в мире мусоросжигательный завод, коротко, МСЗ, прекратил свое существование. «Геена Огненая» стала символом. А, туннельные печи со временем развалились, но места установки их фундаментов можно угадать в долине до сих пор. А Иерусалим перестал быть чистым городом.

— … Таким образом, с мусоросжиганием человечество живёт более десяти тысяч лет и знает о нем все, и плюсы и минусы, тогда как с другими способами избавления от мусора, предлагаемыми сегодня «зелеными» как панацею, ничего не ясно. Всё же определяется в бою! Вот, пройдет, десять тысяч лет, и скажем про эти способы…

Сюжет 31. В хосписе

СЮЖЕТ 30/1

Декабрь

Они отбывают точно в десять и по дороге большей частью молчат. Сэнсей вообще не произносит ни слова, только усаживаясь тихонько здоровается с Тенгизом.

Новость насчет Интеллигента его просто раздавила.

Тенгиз о вчерашнем знает все и даже больше. По своим каналам. О деталях умалчивает и увидевши Сэнсея делается молчалив. Он управляет машиной с осторожностью, никаких разговоров не заводит и только иногда сквозь зубы отпускает очередную порцию «блинов» пополам с энергичными инвективами в адрес «долбаных наледей, выледей и проледей».

А Роберту не до разговоров. Он думает о несчастном Интеллигенте, о бедолаге Ядозубе, но более всего о предложении Вадима, безусловно интересном. Но вот что об этом скажет Сэнсей?

СЦЕНА 31/2

Хоспис

Прибывают на место ровно в двенадцать. Тенгиза оставляют в машине. У дверей палаты Сэнсей останавливает Роберта и говорит ему тихо:

— Подождите здесь. Только не исчезайте, пожалуйста. Может быть я Вас позову. И я не хочу чтобы мне мешали.

Это хоспис для богатых. Для очень богатых. А может быть и не хоспис даже. В хосписах доживают безнадежные. А здесь, Дворец Надежды. Самой Последней Надежды. Роберт старается не прислушиваться к невнятному голосу Сэнсея из-за дверей палаты.

И вдруг…

СЦЕНА 31/3

И вдруг за дверью голос Сэнсея становится вполне различим и совершенно того не желая, Роберт слышит:

— … Ничего не изменится, пока мы не научимся что-то делать с этой волосатой, мрачной… наглой, ленивой обезьяной… Голос снова делается невнятным (словно бы Сэнсей расхаживает туда-сюда по палате и сейчас поворачивается спиной к двери). И вот ведь что поразительно: все довольны! Это как неграмотность, представь это себе на минутку. Тысячелетиями неграмотные люди — норма. Надо что-то предпринимать. Немедленно и решительно…

Но Роберт не предпринимает ничего. Он слушает. Подслушивать дурно. Но ведь он не подслушивает. Он — слушает!

— И это совсем не то что читать поганую цепь времен. Цепь пороков и нравственной убогости. Ненавистный труд в поте лица своего и поганенькая жизнь в обход ненавистных законов… Пока не потребуется почему-то этот порядок переменить.

Тут Сэнсей видимо и сам замечает, что дверь плохо прикрыта — голос его приближается и дверь захлопывается. Со щелчком. Но без скрипа. Роберт переводит дух.

«Может он тренируется в произнесении какой-нибудь там нобелевской лекции перед зеркалом в пустой прихожей. Или, может быть, она сегодня в себе? Бывает же она в себе. Хоть и редко очень. И с каждым месяцем, все реже…»

Новое там у Сэнсея есть. Пополам со старым. Да только мы ведь вообще массы вещей не знаем. Причем гораздо более элементарных. Например, что Вальтер Скотт писал свои самые знаменитые романы под псевдонимом, а точнее говоря, вообще анонимно? Что кровавый Пол Пот — изначально мягкий, интеллигентный, скромный человек, любящий и даже нежный отец, и звали его в молодости Салот Сар? Какие, например, последние, предсмертные слова Василия Львовича Пушкина? «Как скучны статьи Катенина!» — говорит он напоследок. Вот как надо любить литературу!

СЮЖЕТ 31/4

Алексей

Роберт пытается вспомнить еще что-нибудь неожиданное, из недавнего чтения, но тут в коридоре начинаются перемещения и он отвлекается на суконную реальность. По ковровой