— Если все будет путем, они дня через три еще на миллион привезут. На тот же адрес. Опять же нужен пригляд, — пояснил вкрадчиво Беркович. — В общем, завтра утром нужно вылетать.

Корней мог бы мягко указать на то, что вопросами таможни занимаются в конторе Вадик Киселев и ребята из его практики. Но указывать не стал. Он сознавал, что, пожалуй, не прочь куда-нибудь улететь.

Дома отношение к его быстрому деловому отъезду оказалось сложным. Как будто он отправлялся не спасать клиентское добро от таможни, а по меньшей мере партизанить в зоне локального военного конфликта. Получилось, что он бросал семью в особо трудную минуту. Хотя, напротив, Инга и выглядела, и чувствовала себя прекрасно.

Но она тихо плакала, уверяя Корнея, что дело тут просто в повышенной чувствительности, обычной для беременных.

В номере калининградской гостиницы он долго стоял у окна, считал троллейбусы, скользящие вдоль заледеневшего бульвара. Дождавшись звонка от клиента, записал на листке из блокнота адрес терминала и стал собираться. В какой-то момент замер в прихожей с зимней курткой, наброшенной на одно плечо. Мгновенный импульс — остановиться и вслушаться — был чем-то вроде животной реакции. В углах притаилась пыльная тишина, но он будто начал различать ее разные оттенки. Еще через секунду дооблачился в куртку и взглянул в зеркало — почему-то с внутренним трепетом. Ему был явлен кряжистый широколицый мужчина с блестящими глазами и мощным лбом. Плечистое зимнее одеяние добавляло квадратности. Он попытался вспомнить — что заставило его только что замереть?

Ответ сам собой пришел именно в тот момент, когда он с невольным облегчением закрывал дверь номера: это было ощущение чужого близкого, очень близкого присутствия, которое ушло, едва он оказался в коридоре. В том, что в обычном, вещественном смысле никого, кроме него, в номере не было, Корней был уверен. Его полулюкс был невелик и совершенно доступен хозяйскому пригляду. Ощущение чужого и, пожалуй, неприятного существа было скорее не физическим, но интуитивным.

Неподалеку от таможенного терминала отыскал приземистое офисное здание. У входа в переговорную его встретил вялым рукопожатием рыхлый толстяк с томным взором — представитель клиента. Забавно пуча губы и закатывая глаза, он сообщил, что дело, скорее всего, кончится арбитражным судом — таможня уперлась.

— Но, может, это и к лучшему, — заявил бодро, — ваши коллеги говорят, что у нас есть шансы. Они уже все подготовили!

Корней не вполне понял, кто и что подготовил, но покивал и прошел в переговорный зальчик, источающий запах кофе. Никаких коллег не предполагалось. В следующую минуту ему пришлось подавить изумление: навстречу ему из-за стола поднялся юрист их компании Вадим Киселев. Рядом грустно улыбалась Эмма Липина.

— Привет, — улыбнулся Вадим, — ждали вас.

Пожимая ему руку, Корней оставался непроницаемо спокоен и серьезен. Недоумение просилось наружу, более всего хотелось излить его в форме немедленного вопроса: «Какого же черта я приперся, если ты уже здесь?» Но вопрос этот он, конечно, не задал.

— Мы тут примерно наметили план разговора, — объяснил Киселев как ни в чем не бывало. — Посмотрите?

Ему тоже, наверное, не был вполне ясен смысл приезда коллеги Велеса, но удивленным он не выглядел. Эмма тоже встала из-за стола.

— Рада вас видеть, — кивнула она.

В гостиницу они возвращались на машине клиента — новеньком «опеле» темно-вишневого цвета, выдававшего дамский вкус хозяина. Клиент был доволен и всю дорогу радостно ворковал, оборачиваясь с переднего сиденья. В гостинице Киселев потянул их на второй этаж, в бар. Там они с полчаса провели в углу за столиком, украшенным тяжелой витой свечой, хранившей на кончике неровное пламя. Велес с Киселевым взяли по бокалу красного вина. Эмма — рюмку ликера. Киселев благодушно вспоминал последнюю поездку сюда: месяца три назад, чудесной золотой осенью, они тоже довольно долго бодались с таможней. Корней кивал, Эмма молчала. Она была по-новому подкрашена и причесана: челка исчезла, на затылке появился тугой пучок, из которого сейчас выбивалась одиночная трогательная прядка. Корней вспомнил, что такая примерно прядка обычно чем-то его волновала. Эмма не вступала в разговор, но ее лицо пылало весьма красноречиво. Возможно, она заново переживала дневные разборы.

Корней в очередной раз поддакнул Киселеву и высказал, наконец, утреннее недоумение:

— Не понимаю, зачем нужно было меня сюда посылать? У вас тут все вполне отработано, все очень четко. Мне в принципе нечего добавить к тому, что Вадим наметил.

— Начальство, наверное, придает большое значение этой сделке, — предположил Киселев. — Им, может быть, важно, чтобы вы как-то контролировали процесс…

У себя в номере Корней еще минут сорок таращился в экран телеящика, но около полуночи все же не выдержал. Он был уверен, что не заснет, даже не решится выключить свет. Выход оставался один: вернуться в бар и влить в себя дорогой алкоголь. Когда он вышел в прихожую, нащупывая в кармане портмоне, и уже стиснул дверную ручку, из сизого полумрака от окна прозвучал телефонный сигнал. Поколебавшись, вернулся, взял трубку и услышал голос Эммы:

— Корней, извините, я не разбудила вас?

Он вспомнил, что летом они вроде бы уже переходили на «ты», но потом вернулись к «вы».

— Нет, Эмма, все нормально.

— У меня есть к вам разговор, очень серьезный. Вы можете сейчас выйти в холл? Ну, у вас на этаже, у пальмы?

Корней, помедлив, предложил:

— Эмма, давайте лучше я к вам зайду.

— Давайте лучше я к вам, — быстро предложила в ответ Эмма.

Корней пожал плечом.

— Конечно. Тогда жду.

Минут через десять он расслышал осторожный стук в дверь.

43

Что его слегка удивило, так это бледность Эммы. Полчаса назад в баре лицо ее нежно рдело. Сделав пару шагов, она остановилась посреди комнаты и произнесла с некоторым усилием:

— Мне ужасно неловко за это вечернее вторжение. Вы меня извините, Корней. Тем более такая вещь… То, что я хочу вам рассказать, — это вам, наверное, особой радости не доставит.

— Интригуете меня? — Корней отодвинул от стены кресло. — Садитесь, Эмма. Вы, наверное, имеете в виду какой-нибудь налоговый спор? Я знаю — вы классный специалист.

— Нет, я не о налоговых спорах, — откликнулась Эмма звеняще.

— Да присядьте вы. — Корней поймал специалиста по налоговым спорам за талию и направил в кресло. — Я включу чайник, ладно?

Устроившись на диване напротив гостьи, выжидающе улыбнулся. Эмма нервно провела ладонями по скулам, будто пытаясь вернуть им румянец.

— Ну, рассказывайте, Эмма! Смелее! — подбодрил Корней. Между прочим, он осознал: факт вечернего присутствия в его номере взволнованной Эммы в белой блузке, охватывающей крупный нервный бюст, был