Все эти мысли до недавних пор спокойно существовали в моей голове, не мешая ни мне, ни окружающим и поддерживая основы моих взглядов на жизнь. Если кратко и пафосно, то я верил в любовь, но отрицал ее вечность, первым гвоздем в крышку ее гроба считая именно заключение брака. Любовь не может существовать в рамках каких-то правил, обязанностей и повинностей – она как тонкая невесомая материя, которой можно лишь осторожно накрыться, но любая попытка сшить из нее классический костюм по лекалам обернется неудачей – ткань просто распустится на нити, которые неаккуратные швецы соберут в шкатулки и до конца жизни будут рассматривать долгими вечерами, перебирая их в пальцах. Каждый в своей комнате.

Но когда в моей жизни появилась Аля, я стал ловить себя на мысли о том, что необязательно шить костюм из этой материи. Из нее можно сделать красивую скатерть или даже покрывало, которое при должном уходе прослужит долгие годы, и даже когда оно немного износится, его можно будет повесить на стену и любоваться им до конца своих дней. Простыми словами – я пытался найти хотя бы одну причину для того, чтобы не предложить ей жить вместе, и не мог ее отыскать. Более того, иногда я всерьез задумывался о том, что у нас могли бы получиться прекрасные дети, а она могла бы стать замечательной мамой и женой. В такие моменты мой внутренний монстр-реалист одергивал меня и говорил что-то вроде: «Эй, дружок, мы с тобой давно решили этот вопрос – любовь смертна и у нас нет никакого желания присутствовать на ее похоронах, особенно на глазах у детей, которых ты заделаешь этой дамочке». Какое-то время этот аргумент действовал на меня отрезвляюще, но с недавних пор то ли мой внутренний слух притупился, то ли монстр стал говорить тише. Да, отношения с Алей были странными, но возможно, что в этой странности и заключались их простота и понятность. Да, меня пугала мысль о том, что эти простота и понятность могут исчезнуть, стоит нам прожить вместе хотя бы месяц. Но еще больше я боялся признаться себе в том, что она мне нужна больше, чем я ей. Что я мог ей дать кроме обещаний о счастливом будущем? Она во всем была лучше меня, и в наших отношениях я был скорее ведомым, чем лидером. Меня цепляли ее простой взгляд на мир, ее открытость и в то же время – мягкое разграничение личных пространств, ее мышление, чувство юмора и искренность – всему этому мне хотелось учиться у нее, и я с переменным успехом пытался это делать. Что же я мог дать взамен? Наверное, лишь чувство удовлетворения от того, что такая «деревянная» личность, как я, на ее глазах размягчается и потихоньку начинает приобретать форму. Она лепила из меня того, кого, надеюсь, хотела видеть рядом с собой, и вся моя польза заключалась в том, что я старался не сопротивляться. О том же, что я могу предложить ей в качестве материальной составляющей, я старался даже не думать. Зарплата менеджера полуживой компании, занимающейся продажей канцелярских товаров, и комната в общежитии – не думаю, что она мечтала о таком финансовом благополучии своего избранника. У Али была своя квартира и должность маркетолога в немаленькой организации. Выходит, что даже в этом аспекте я проигрывал ей всухую. Но ведь зачем-то она была со мной? Каждый раз, задумываясь над этим вопросом, я приходил к по-детски наивному выводу: «Наверное, любит», и на этом успокаивался до следующего приступа самоанализа, больше похожего на акт самобичевания.

Именно поэтому я и задал Коле свой, как я сейчас уже понял, неуместный вопрос о начале их отношений с его женой Наташей. Я ни в коем случае не хотел его злить или расстраивать, просто мой внутренний монстр-реалист, почуяв неладное после сегодняшней прогулки с Алей, решил снова выбраться из своей комнатки и понудеть о смертности любви. Коля же, сам того не желая, дал ему хорошего пинка, упомянув Коротковых, которые, кажется, совсем не вписывались в парадигму монстра. Я с удовлетворением почувствовал, как он растерялся, сидя на своем внутреннем стульчике где-то в районе моей селезенки.

– Давай так. Если Коротков скажет, что хоть раз в жизни хотел развестись, то я куплю тебе две такие бутылки, – я ткнул пальцем в акционный коньяк, – если же скажет, что ни разу такого не было, то ты… ты будешь дружком на моей свадьбе.

После этих слов уголки рта Романова принялись разъезжаться в стороны, причем это происходило настолько синхронно с опусканием его руки, что в какой-то момент мне показалось, что эти части тела Коли связаны какой-то невидимой приводящей ниточкой.

– Да ладно! – Колина ладонь легла на стол, а затем взметнулась вверх и с силой опустилась на мое плечо. – Поздравляю, дружище!

– С чем?

– Ну… Так ты женишься?

– Когда-нибудь обязательно.

– А-а-а… – разочарованно протянул Коля, – когда-нибудь… Я-то думал, что уже вот-вот.

– Ну да, завтра между собранием и футболом, – хмыкнул я.

– А мне же нельзя, – опомнился Романов, – я женатый, а дружок должен быть холостым.

Я хотел пошутить и сказать что-нибудь вроде: «Ничего, разведешься», но решил, что на сегодня с Коли хватит – еще не хватало, чтобы он крышей поехал от таких резких перепадов настроения.

– Это где такое написано про дружка? – спросил я.

– Не знаю. Так говорят.

– Кто?

– Люди говорят.

– А я не человек, по-твоему?

– Так-то человек, – серьезно ответил Коля.

– Я говорю, что можно дружку быть женатым. Ты кому поверишь? Мне или каким-то людям?

– Тебе.

– Вот и молодец. Так что, спорим?

– Спорим, конечно. Но только условия будут другими.

Я заинтересованно посмотрел на него.

– Мне это пойло и даром не нужно, – продолжил он, кивнув в сторону бутылки, – но я вижу, что ты неспроста про свадьбу заговорил. Сомневаешься, да?

– Есть немного.

– Вот пусть судьба тебе и подскажет – правильный ты выбор делаешь или нет.

– Это как?

– Если Коротков скажет, что ни разу в жизни не думал развестись со своей женой, то… – Коля ненадолго задумался, принимая решение, а затем залихватски взмахнул рукой. – Ай, ладно, хрен с ним. То я делаю звукоизоляцию стены между нашими комнатами. Но только со своей