Все полторы недели я своей бесценной продрогшей тушкой выманивал нежить. В первые дни достаточно было стоять в двух сотнях метров от стен замка и ждать, пока нежить добежит или быстро доковыляет до границы скверны, где всегда подкошенным болванчикам оступалась, плюхалась в снег и дальше шла едва волоча ноги. А там воткнуть в головы кинжал, активировать «Огненное лезвие» и ждать следующих тварей. Уже после четвёртого дня приходилось углубляться в скверну за тварями внутри замка, но даже так я старался пользоваться «Магической стрелой», старательно прокачивая это умение.

Все полторы недели я думал о многом. Совершенно непонятна разница в поведении нежити. За другими разумными она не подумает выходить за пределы скверны, а вот меня чует за триста метров и старается всячески сблизиться. Если нежить выйдет из скверны самостоятельно, то лишится подпитки, но если её насильно вытащат прочие разумные, то нежить обезумит. С чем это связано? Не знаю, но, боюсь, ответа на этот вопрос никогда не узнаю. Да и надо ли?

Меня больше интересовало, зачем вообще церковникам понадобился этот замок, зачищенный? Да, если нежить вытащить из скверны и убить, то при обновлении она уже не появится. Но замок-то расположен в диких землях, от ближайшей деревушки даже летом добираться на конях не меньше суток. Как место добычи трофеев у авантюристов он явно не пользуется популярностью, ведь надо не только добраться и прикупить провиант, но обзавестись не самыми дешёвыми зельями и оберегами от скверны. Так ещё и рядом достаточно логов монстров, только за первую неделю на лагерь напал выводок из десятка гноллов.

Да и замок большой, с десятками залов и сотнями проходов, комнат и кладовых, несколькими казармами и тройкой конюшен на пятьдесят лошадей. На зачистку всей нежити я потратил три из семи кинжалов и свой старый посох. Его я тратил специально, чтобы взять новый. Как и гримуар, он восполняет «ману» из воздуха по единичке в минуту, что очень даже прекрасно.

В последний день зачистки я, кажется, нашёл ответ на свой вопрос. Нежить тогда вся была выведена за пределы замка, попадалась лишь в изредка закрытых комнатах.

Каменные стены и массивные потолочные балки, деревянные полы и мебель, гобелены и ковры, картины, статуэтки, утварь — всё покрылось изморозью. Она блестела в свете солнца, пробивавшегося через окна с чистым и прозрачным стеклом. Нос щекотал мороз и сдавленный спёртый воздух, шаги глухим эхом разносились по пустым коридорам, а шрамы на груди и шее привычно отдавали жаром и болели.

За одними дверями в замке комнаты для слуг с небольшой кроватью и сундуком с комодом, за другими хоромы. Один из коридоров заканчивался неказистой дверцей, но за ней — шикарная библиотека. Стены небольшой прямоугольной комнаты сплошь уставлены стеллажами и без пустот на полках. Не меньше двух тысяч книг, все разные. И все нечитаемые. Две тысячи лет прошло с прихода скверны, за это время язык нутонов и ратонов изменился кардинально. Но я, всё же, нашёл тележку и выволок за пределы скверны практически сотню различных книг. После оклазии большая часть испарилась, оставшихся семи книг не хватит понять язык и, может быть, в них вообще ничего ценного не окажется — но большего мне вряд ли дадут умыкнуть.

Ещё за одними дверями, высокими и двойными, украшенными витиеватыми золотыми узорами — банкетный зал. Широкий стол на десятки персон не накрыт, стыдливо задвинутые стулья покрылись слоем изморози, а на камине стояло несколько ваз и одиночных подсвечников.

Несколько минут я неподвижно рассматривал подсвечники строго одного типа. Смотрел и очень многое осознавал. Я подскочил к ближайшему окну и сорвал с него тяжёлую красную штору, забрасывая в неё подсвечники. Как мешок я выволок её в коридор и замер, безумным взглядом мельтеша по сторонам коридора, решаясь, куда именно бежать и что именно искать. Секунды спустя эхо моих шагов разносилось по промёрзшим проходам замка, а силуэт весь оставшийся день мелькал в окнах.

— Всё? — спросила девочка, когда мы уже сидели в повозке и двигались к лагерю. Я по обыкновению свому грелся об девочку, посадив её между ног и закутавшись в плащ.

— Да, будем возвращаться.

— К Консерве? — малышка повернула голову, смотря на меня щенячьим молящим взглядом.

— В Магласию. У меня ещё много работы.

— А её много, работы? — я в ответ кивнул, на что девочка чуть надулась и полностью откинулась на меня, с обиды легонько давя затылком в грудь. — В Магласии как тогда делать? Ходить учиться, ужин готовить?

— Что, не нравится?

— Нравится, хозяин. Нравится, нравится, — девочка быстро-быстро замотала головой, показывая, что говорит истину. — Там веселее. В юрте одной весь день, хозяин уходит, одиноко. Хочется с хозяином.

— Когда ж ты «хозяйкать» прекратишь, мелкое наказание моей скверной жизни? — угрюмо вырвалось у меня.

— Но ведь хозяин — это хозяин, — девочка заёрзала и только хотела повернуться, чтобы посмотреть мне в глаза, но я чуть прищипнул ту за бок со словами сидеть смирно и не выпускать тепло.

— В Магласию приедем, устроимся обратно, будешь чаще со мной видеться. Надеюсь, большой работы в ней не предвидится.

— А после неё мы к Консерве?

— После неё мы ещё на два таких места. Сиди и не ёрзай, мы в Трайск поедем в лучшем случае к весне.

— Я буду ждать. Вот, — мечтательно протянула малышка, но просто сидеть и молчать она уже не могла. Как заведённая механическая мартышка она принялась рассказывать, чего и как шила все эти дни, рассказывала про всякие стежки и что одни у неё очень хорошо получались, а другие совсем не выходили, особенно какой-то зигзагообразный. Заодно девочка порывалась в очередной раз показать различные кусочки ткани, по несколько раз сшитые вместе за последнюю неделю, но легонько прищипнутый бок заставил ту сидеть на месте. Да и не хотелось мне опять смотреть на ткань, неуклюже сшитую кривыми стежками.

Мы вернулись в лагерь к темноте. Уже как неделю там разобрали длинный дом топтосов, досками с крыши и пола топили печи, а практически все брёвна со стен сложили аккуратными штабелями. Можно гадать об их судьбе, но всё объяснила фраза о подготовке отряда церковных добытчиков специально для этого скверного места, невзначай брошенная Малаюнарией в один из дней.

Лаотлетий вместе с приданным ему помощником спешно уехал из лагеря на следующий день после избавления от троптосов.