– Лич, ты что ли, бродяга? Ха! Точно он, пацаны! Гляди, как перекосило.

– Ильич моё отчество, Костик. Владимир Ильич. Как Ленин, только живой и могу дать в рыло... Ромыч дома? Не сторчался ещё?

– Да чё ему будет, нарколыге. Он же, сука, тоже как Ленин! Вечно живой, типа, – давясь от смеха, добавил он и с гыканьем заржал над собственной шуткой. Кореша, разумеется, поддержали кто во что горазд. – Погодь, так ты чё, давно откинулся?

– Пару дней как на воле, – ровно произнёс я, намереваясь сворачивать разговор. Тереть по понятиям с этой кучкой дегенератов не было ни малейшего смысла. Проще достать ствол и всадить Костику пулю промеж глаз. Настолько твердолобую башку резиновый боеприпас прошибёт едва ли, зато точно донесёт нужную мысль лучше всяких слов. Слова, такие как он, практически не понимают.

– А чё теряешься тогда? Надо это самое... Отметить, ёпта. А то чё, как будто братву не уважаешь.

– На мели я. Сначала дело, поляна потом.

– А чё за дело? Может, подсобить тебе? А то мы тоже, того, на мели, чё.

– Сам управлюсь, – отрезал я, двинувшись прямо на обступившую нас толпу, намеренно выбрав для этого подходящую «жертву». Сопливый шкет с подбитым глазом поспешно отпрянул в сторону, пропуская меня. Понимает, щенок, на кого можно быкануть, а на кого лучше не стоит. Но в этом-то как раз ничего удивительного, улица – хороший учитель.

Пробраться по тёмному подъезду с подозрительными потёками на стенах и кучами обсиженного мухами дерьма за мусоропроводом и при этом не запачкать чем-нибудь новые кеды оказалось задачкой нетривиальной. Но я справился. Даром что ли, ловкость в десятку – координация движений под стать. Однако совсем они тут мышей не ловят. Раньше такой разрухи не было, пригоняли всяких болезных на общественные работы по договорённости с местными авторитетами, а сейчас... Плевать, не моё это дело. Давно уже не моё.

Дверь квартиры, казалось, пережила осаду. Между редких островков обугленного дермантина проглядывало закопчённое полотно, пестрящее вмятинами и нецензурными надписями. Сквозь дыру на месте глазка можно было заглянуть прямо в квартиру. Впрочем, в этом не имелось никакого резона – дверь была не заперта. Я вошёл, оказавшись в прихожей, провонявшей всеми людскими пороками. С кухни, шаркая протёртыми тапками, выплыло угашенное тело, мазнув по мне равнодушным взглядом.

– Ромыч где? – спросил я. Зависнув на долгие три секунды, тело махнуло рукой куда-то вглубь немаленькой квартиры и тут же потеряло ко мне интерес. Как оказалось, направление было указано верно. Ромыч нашёлся в комнате с выходом на балкон, дрыхнущий на грязном матраце в обнимку с какой-то потасканной девкой.

– Просыпайтесь, голубки! – я несильно саданул ногой по матрацу. А когда никакой реакции не воспоследовало, отвинтил крышку с недопитой полторашки воды и вылил остатки им на головы.

– Э-э, чё за нах? Лич?! – вытаращил свои водянистые буркала Ромыч. На худом измождённом лице промелькнуло мгновенное узнавание, и наркоман-долгожитель, которого я имею неудовольствие знать лет эдак с пятнадцати, попытался вдруг вжаться в стену. Начал, небось, припоминать все свои долги и прегрешения, которых у него передо мной и впрямь имелось немало. Знает ведь, что я-то ничего не забуду и рано или поздно выставлю счёт.

– Расслабь булки. Что было, то было, – хохотнул я. Его реакция мне понравилась. Правильная реакция. А вот девка оказалась не из смышлёных.

– Ро-о-ом, – капризно протянула она, – это что за хер с бугра? У меня из-за этого гондона тушь поплыла!

– Хуже ты от этого выглядеть не стала, – резонно заметил я, чем, видимо, сбил её с толку. – Свалила отсюда!

– Давай-давай, Ирчик, иди. Хочешь, поднимем герыча вечерком?

– Фи, сам мути эту шнягу. Меня от неё в сон клонит, а я веселиться хочу! Пока, мальчики. Не скучайте.

– Хороша чертовка, – проводил девку взглядом Роман.

– У неё нога гниёт, – парировал я.

– У всех свои недостатки. К тому же разве это главное в женщине?

– Удиви меня.

– В женщине главное – безотказность! – глубокомысленно изрёк наркоман. И рассеянным взглядом оглядев комнату, прошаркал до подоконника, принявшись неловко перебирать выстроенные батареей бутылки.

Совсем опустился, подумал я, с лёгкой грустью глядя, как он зябко кутается в полы драного махрового халата. Ромычу должно быть немного за сорок, из которых последние лет двадцать прошли в погоне за кайфом. Редкостной живучести человек и один из последних осколков моей прошлой жизни, который всё ещё коптит это небо отходами своего бессмысленного существования. Случись всё иначе, я был бы там же, где он сейчас, а учитывая мою жадность до кайфа – скорее всего, уже в могиле. В каком-то смысле мне повезло, хоть и не по своей воле, вырваться из этого порочного круга.

– С твоими взглядами на жизнь надо было в морге работать. Столько безотказных женщин, и все твои.

– Пошёл ты! Безотказные и мёртвые – это, блин, не одно и то же!

– Ты не меняешься, Ромыч.

– Ты тоже, Лич. Припёрся, ни здасте, ни до свидания. Хоть бы звякнул сначала, я бы встретил, как полагается.

– Потому и не стал. Давно так живёшь? – очертил я глазами более чем убогие декорации наркоманского обиталища. Пожелтевшие от времени и ядовитой атмосферы притона обои отслаивались вместе со штукатуркой. По стене пробежала заметная трещина, а в дальнем углу, кажется, кто-то сходил в туалет. Иглы, бутылки, обёртки от каких-то лекарств и прочая наркоманская параферналия устилала полы.

– Ай, забей, – отмахнулся Роман, присосавшись к початой двушке дешёвого пива. Резко очерченный кадык трепетал в такт жадным глоткам. Высосав из бутылки всё до последней капли, он утёрся рукавами халата: – Тебе чего вообще надо-то?

– Дело одно есть. Ты с дядькой созваниваешься?

– С дядь Гришей? Да как-то всё времени нет, а что?

– Не знаешь, он всё ещё в теме? Недвижка и всё такое...

– Ля, ты чё, в коммерсы метишь?

– Хуёмерсы, придурок! – тут же вспылил я, начиная потихоньку жалеть, что решил воспользоваться старыми связями. – Цифры его найди, а то жить негде.

– Так у меня живи, место есть. Тут цыпочки знаешь какие ходят, м-м-м...

– Видел