Он подошёл вплотную, и свет из окошка наконец упал на его лицо. Лысый, с блестящей, словно полированной, башкой, покрытой шрамами — будто кто-то когда-то пытался вырезать на ней карту. Глаза маленькие, злые, глубоко посаженные, почти утопленные в черепе, а губы кривились в вечной ухмылке, обнажая жёлтые зубы. На вид ему было за сорок, но двигался он как зверь — резкими, выверенными рывками, будто каждый шаг был частью какого-то больного танца. Одет в чёрный комбез без всяких опознавательных знаков, потёртый, с едва заметными пятнами — то ли грязь, то ли кровь. На шее болтался тонкий шнурок с какой-то железкой, что слегка позвякивала при движении. Грозный, как танк, и такой же тяжёлый — каждый шаг отдавался глухим стуком по бетону, эхом разносясь по подвалу.

— Ну что, начнём? — он крутанул кинжал в руке, лезвие блеснуло в тусклом свете, и наклонился ко мне, дыша прямо в лицо.

Я сжал зубы до хруста. Говорить я не буду. Пусть хоть режет. Пусть хоть вырезает мне сердце — Атлантида останется со мной.

Он начал с простого — приставил кинжал к моему предплечью и медленно провёл лезвием, не вдавливая, а лишь царапая кожу, как будто рисовал линию. Холод металла пробрал до костей, пробежал мурашками по спине, но я даже не дёрнулся. Кожа натянулась, я почувствовал, как она расходится под остриём — тонко, аккуратно, почти хирургически. По руке потекла кровь, тёплая, липкая, стекая по запястью и капая на пол с тихим "кап-кап". Звук был громче, чем должен быть, — он заполнял подвал, смешиваясь с гулом в ушах.

— Где Атлантида? — повторил он, глядя мне в глаза. Его голос был низким, хриплым, с каким-то металлическим оттенком, будто прогоняли через дешёвый фильтр.

Я молчал. В голове крутился бар "Тропа", Пётр с его ирокезом, набережная, огни города — всё, что было до этого кошмара. Я цеплялся за эти картинки, чтобы не думать о боли. Он хмыкнул, словно ожидал этого, и надавил чуть сильнее. Лезвие вошло глубже, кровь потекла быстрее, заливая верёвки, которыми я был привязан. Боль была терпимой, как укол в игре на низких настройках — резкая, но знакомая. Я стиснул челюсти и уставился в стену, где тень от решётки дрожала в слабом свете. Там, за окном, был Питер 2059-го — дроны, трамваи, жизнь. А я тут, в этой бетонной могиле.

— Упрямый, значит, — он отошёл, убрал кинжал в ножны на поясе и достал из кармана что-то похожее на портативный шокер — чёрный, с красной кнопкой и тонкими электродами. — Посмотрим, как тебе это понравится.

Щелчок — и в грудь ударил разряд. Тело дёрнулось само, мышцы свело судорогой, как будто кто-то выкрутил мне рёбра. Я закусил губу, чтобы не заорать, — вкус крови заполнил рот, солёный и горячий. Он дал мне пару секунд отдышаться, глядя с какой-то больной ухмылкой, и ударил снова. Второй раз был хуже — ток пробил до позвоночника, ноги затряслись, а в глазах заплясали искры. На третий я чуть не вырубился: всё поплыло, подвал завертелся, как в кривом симуляторе, а в ушах загудело, будто рядом запустили дрон. Но я молчал, сжимая кулаки, пока ногти не впились в ладони.

— Ты крепкий, — он убрал шокер, скрестил руки и прислонился к стене, разглядывая меня, как мясо на прилавке. — Но это только начало.

Он ушёл, оставив меня в темноте. Дверь хлопнула, эхо прокатилось по стенам и затихло. Я висел на стуле, тяжело дыша, чувствуя, как кровь из царапины стекает по руке, капая на пол всё медленнее. Сколько прошло — час, два? — не знаю. В подвале время было как река без берегов: текло, но не понятно куда. Сырость пропитывала воздух, холод поднимался от бетона, пробираясь под кожу. Я пытался шевелить пальцами, чтобы хоть как-то отвлечься, но верёвки впились так глубоко, что руки онемели. За окном что-то мелькнуло — тень, слабый отблеск, — но я даже не надеялся, что это кто-то живой. Тишина давила, прерываемая только моим хриплым дыханием да редкими каплями воды где-то в углу.

Он вернулся, когда свет из окошка стал чуть тусклее — видимо, вечер. В руках было ведро, старое, ржавое, с потёками по бокам. Вода в нём плескалась, мутная, с каким-то металлическим запахом. Он молча вылил её мне на голову. Холод ударил, как молот, пробирая до костей, стекая по лицу, шее, смешиваясь с кровью и заливая глаза. Я мотнул головой, стряхивая капли, но они всё равно текли, холодные и липкие, оставляя за собой ощущение, будто кожа покрылась льдом.

— Где Атлантида? — снова этот вопрос, уже с ноткой раздражения.

Я молчал, глядя в пустоту. Он фыркнул, бросил ведро в угол — оно загремело, покатилось и замерло у стены, — и ушёл, хлопнув дверью так, что пыль посыпалась с потолка.

На следующий день он заявился с ящиком — старым, металлическим, с облупившейся краской и вмятинами, будто его пинали годами. Поставил его передо мной с глухим стуком, бетон под ногами чуть дрогнул. Открыл крышку — внутри лежали инструменты: плоскогубцы с потёртыми ручками, тонкие иглы, блестящие, как медицинские, и что-то вроде миниатюрного лазера с тусклым красным индикатором, мигающим в такт его дыханию. Я сглотнул — горло пересохло, во рту остался только вкус крови и металла, — но виду не подал. Просто смотрел в пустоту, стараясь не думать о том, что он задумал.

— Ты мог бы всё упростить, — сказал он, беря иглу и покручивая её между пальцами, как сигарету. Свет от окошка отразился на острие, бросив блики на стену. — Одно слово, и я тебя отпущу. Где Атлантида?

Я молчал. В голове всплыл шестой сервер "ВирГента" — данж, где я нашёл город, тёмные коридоры, светящиеся руны. Я цеплялся за это, чтобы не провалиться в боль. Он наклонился и воткнул иглу мне под ноготь на указательном пальце. Боль пронзила, как разряд, острая и резкая, раскатываясь по руке до локтя. Я зашипел сквозь зубы, стиснув их так, что челюсть заныла, но не дёрнулся. Он выдернул иглу — кровь потекла, тёмная, густая, капая на пол с тихим звуком, который казался оглушительным в этой тишине. Потом