Дружки переглянулись, осмысливая услышанное.

— И мой вам совет. Особенно Гусу. Золотую рыбку обходите стороной. Хозяин за неё башку свернёт.

Янис провёл ребром ладони по горлу, имитируя перерезание.

— Он вчера французика в пюре размазал за рюмку для дамы, а потом сам же ему астерию подогнал, — арестант презрительно сплюнул под ноги. — Кровищи был-о-о… Ёк-макарёк… Луи мне всё выложил. Язык развязался, как у шлюхи на днюхе. Стоило дать пары лещей — и поехал басни травить.

Жекаруфлард вздрогнул, едва сдержав удивление. Густаво же после детального рассказа растерял весь пыл. Если Янис шёл на попятную — это о многом говорило.

— В точку, братец, — усмехнулся олигарх. — Чего серьёзные такие? Давайте сменим пластинку. Хотите, расскажу, как вчера рекорды ставил? Четыре часа непрерывного спорта. Спасибо полтиннику выносливости, — он обеспокоенно осмотрелся.

Когда убедился в том, что горячая пассия не на палубе, принялся изображать возвратно-поступательные движения тазом и крутить ладонью, словно ковбой вращает лассо. Жекаруфлард залился смехом.

— Хары, Гус, все и так уже в курсе, — буркнул Янис. — Не трави душу. Фартануло тебе, такую фифочку ровную урвал, — в голосе послышались нотки зависти.

— Ты как вообще справляешься? Мы здесь почти две недели…

— А-а, не говори, — арестант махнул рукой. — Я уже с катушек съезжаю, шары — как гири, скоро штаны порвут.

— Чего тупишь-то? Ханна вон оголодала, всех глазами пожирает. Хочешь пару уроков по соблазнению? Ни одна самка не устоит!

Жекаруфлард, до этого внимательно слушавший друзей, внезапно крикнул:

— Хочу!

Но был проигнорирован.

— Слышь, знаю я эти науки, олигарх, — проворчал Янис. — Долларовой котлетой махнул — и весь мразотник вокруг дерётся за твою улыбку. А Ханна?.. Да она ж по башке долбанутая.

Густаво насупился и недовольно покачал головой.

— Ничё ты не знаешь! Мы, бразильцы, с рождения горячие и шарим за любовные науки, — он ударил в грудь. — Всё тебе не то! Эта не такая, та — сякая. А что насчёт Сяо Мэй?

Янис осуждающе поцокал языком и встал, намереваясь уйти. Напоследок он бросил:

— А ты будто не в курсе, что Мэй с нашим чернокожим братом мосты наводит. Мутуа — пацан ровный, отбивать у него подругу не по понятиям. За такое молча гасят.

Арестант решительно направился в сторону трюма. Внутри клокотало раздражение, требовавшее выхода. Он явно собирался поговорить по душам с Луи. Тот сладко спал, не подозревая, что его сон скоро превратится в кошмар наяву.

В спину донеслись обрывки фраз — ответ Густаво молодому Жекаруфларду:

— Запомни, сынок: самок берут, а не выпрашивают. Без раздумий, без «м-можно?» — олигарх изобразил робкий голос. — Подошёл и забрал. Не важно, есть у неё самец или нет. Видал, как я вчера…

На лице Яниса возникла улыбка.

— А схема-то, внатуре, рабочая, — одними губами изрёк он.

Арестант суетливо двигался вперёд, каждый шаг отдавался гулким эхом по дощатому полу. Раздражение вышло на следующий уровень в причину глубокой неудовлетворённости. Тестостерон зашкаливал, алкоголь кипятил кровь, и это предвещало «лютый беспредел». Янис предвкушал момент скорого выплеска негодования на идеальной цели.

Перед глазами вспыхивала яркая картина: вот его ботинок с силой врезается в гамак, на котором безмятежно спит Луи. Мерзавец с оглушительным грохотом свалится на пол, словно мешок с костями. Янис уже чувствовал, как «терпила» в панике закроет сонное опухшее лицо дрожащими лапами — точь-в-точь как забитый гневными хозяевами пёс, который знает, что наказание неизбежно, даже если незаслуженно.

Пальцы сжимались и разжимались, готовясь схватить ублюдка за загривок и поволочь, как безвольную куклу, к гальюну для внеочередной чистки. А после случится тот самый разговор, который Янис уже успел прокрутить в голове, оттачивая каждое слово, каждую интонацию до смертоносной остроты. Разговор, в котором не будет места просьбам и мольбам. Только жёсткое, неумолимое вынуждение клятвы о возвращении долга, причём на таких кабальных условиях, что Луи ещё не один месяц будет просыпаться по ночам, проклиная судьбу.

Янис почувствовал, как губы растягиваются в недоброй улыбке.

Всё изменилось в долю секунды. Он увидел Ханну. Полуголая девушка стояла у борта корабля, глядя вдаль, на горизонт. Ветер нежно играл с её волосами, превращая их в золотой водопад в лучах Солариса.

— Больная, ёк-макарёк, до греха ж доведёшь! Ходишь тут, трясёшь чём попало, — едва слышно ворчал арестант, чувствуя, как сильно стучит сердце… и не только оно.

Янис и сам не понял, как оказался рядом с блондинкой, словно какая-то первобытная сила притянула к ней магнитом. Пульс участился, горло пересохло. Он громко прокашлялся, привлекая внимание, и состряпал самое пафосное выражение лица, на которое только был способен — хищный оскал с налётом превосходства.

— Слышь, принцесса, — его голос прозвучал на октаву ниже, с нарочитой хрипотцой и басом, от которого воздух едва не завибрировал. — Я дракон, который тебя похитит и увезёт на небо. Садись на меня и полетели. Покажу такие высоты, о которых ты и мечтать не смела.

Ханна обернулась лицом к неожиданному ухажёру — вальяжно, словно в замедленной съёмке. В её глазах полыхнуло любопытство и что-то ещё. Губы дрогнули в полуулыбке, загадочной и непроницаемой, которая могла означать всё, что угодно.

— У-у, не думала, что ты такой романтичный, — голос блондинки был игрив и кокетлив. — Извини, но нет! Староват, — она небрежно пожала плечами и вновь обратила взор на морскую гладь, давая понять, что разговор окончен.

Янис опешил на мгновение, будто пощёчину получил. Лицо его исказилось от непонимания, в груди полыхнул огонь унижения. Он уже было решил бросить попытки, смириться с поражением, отступить, как делал не раз в юности. Но внутренний стержень, тот самый, закалённый десятками лет в тюрьме, благодаря которому он выстоял там, где другие ломались и сдавались, — заставил распрямить плечи. Железная решимость отразилась на лице, морщины вокруг глаз собрались в жёсткие складки.

— Очнись, кукла, — произнёс он, делая шаг ближе, сокращая расстояние между ними до опасного минимума. — Завтра может и не настать. Вся эта красота, — он обвёл рукой горизонт, — легко превратится в прах. Принцев, внатуре, не будет. А я вот при делах, живой