Я закрыл дверь.

Снял разгрузку, повесил на спинку стула. Вытащил пистолет, положил под подушку.

Потом достал карту — ту самую, с адресом штаба. Повесил на гвоздь у двери. Чтобы не забыть. Чтобы не проспать.

Лаура скинула куртку. Осталась в футболке и брюках. Села на край кровати. Провела ладонью по простыням.

— Чистое бельё, — пробормотала. — Значит, кто-то здесь работает. Стирает. Меняет. Убирает.

Я присел рядом. Не слишком близко. Просто чтобы не стоять.

— Город на последнем издыхании. Но пока жив.

Она не ответила.

Я лёг, повернувшись к потолку. Пружины не скрипели. Всё было новое. Или хорошо спрятанное старое.

Через пару минут — тишина. Только редкие звуки с улицы — машина, кто-то идёт, далёкий лай. Всё заглушалось стенами.

Лаура молча поднялась. Прошла в ванную, дверь закрылась негромко, почти беззвучно. Через минуту — шум воды. Душ. Ровный, постоянный, будто глушил мысли. Я остался лежать, не двигаясь. Только глаза уставились в потолок — будто там мог быть ответ.

Пахло хлоркой. От пола, от простыней, от всего. Гигиена как попытка сохранить нормальность. Или иллюзию её.

Душ отключился. Шаги. Снова тишина. Потом щелчок — дверь открылась.

Она вышла босая, с полотенцем на плечах. Волосы мокрые, глаза усталые, но ясные. Тихо подошла к своей сумке, достала чистую майку, переоделась, не отворачиваясь. Без стеснения. Всё уже было неважно.

— Твоя очередь, — коротко.

Я кивнул, поднялся. Взял свежую рубашку из карты и зашёл в душ.

Вода была тёплой, чуть мутной. Не питьевая. Но тёплой — и это уже казалось чудом. Я мылся долго. Не из-за грязи. Просто хотел, чтобы с тела ушёл день. Грязь, запах, страх. Всё, что прилипло.

Когда вышел — Лаура уже разложила еду. Консервы, армейские пайки, кусок сыра, две бутылки воды.

На подоконнике — горелка. Маленькая, походная. На ней грелся металлический котелок.

Я сел рядом. Протянул руку — взял одну банку. Рыбные консервы. Солёные, с уксусом. Скумбрия или что-то похожее.

— Спасибо, — тихо.

Она не ответила. Просто сидела, смотрела в пламя под котелком. Огонь дрожал. Как и город.

Мы ели молча. Только звуки ложек по металлу.

На улице — опять кто-то закричал. Резко. Потом выстрел. Один.

Ни она, ни я не шевельнулись.

— Когда всё рухнет, — сказала Лаура, — будет тихо. Не потому что всё закончилось. А потому что некому будет кричать.

— Уже почти, — сказал я.

— Знаю.

Мы доели. Убрали остатки. Она вытерла стол. Я проверил дверь, закрыл на цепочку. Подвинул стул под ручку.

В номере пахло влажной одеждой и разогретым мясом.

Я сел обратно. Она легла, отвернувшись к стене.

— Спокойной ночи, — бросила.

Я не ответил. Просто лёг.

Свет выключил через пару минут.

В темноте было тише. Но не спокойнее.

***

Утро было серым. Ни света, ни тьмы — вязкая дымка, будто небо забыло проснуться. Я проснулся первым. Повернул голову — Лаура всё ещё спала. На спине, одна рука на животе, другая — сжата в кулак. Спала неглубоко, лицо напряжённое даже во сне.

Встал без звука. Оделся быстро — рубашка, штаны, ремень, броник. Куртку перекинул через плечо.

На кухонной стойке — остатки ужина. Пара банок, ложки, котелок. Поставил на огонь воду. Подождал. Высыпал в чашку растворимый кофе. Чёрный, горький, как и всё остальное. Выпил молча.

Достал второй пакет, подогрел завтрак — армейская овсянка с сухофруктами. Пахло слабым сахаром и порошком. Съел быстро, не думая.

Написал Лауре на клочке бумаги:

Штаб. Сектор G. Утренний брифинг. Не ищи. Вернусь. Или нет.

Оставил на столе. Тихо вышел. Закрыл дверь.

Внизу — дежурный охранник. Кивнул. Без слов.

Улица была пустая. Асфальт мокрый, не от дождя — от конденсата. Холодный воздух обжигал лёгкие. Вдали — звук сирены. Один длинный, потом короткий. Смена караула или сигнал опасности — здесь одно и то же.

Машина стояла там же. Я сел. Проверил бак — чуть больше половины. Достаточно.

Завёл. Выехал на главную.

Город — не мёртвый, но и не живой. Улицы пустые. Окна закрыты. Изредка — силуэт за стеклом. Кто-то шёл с ящиком в руках, в броне, с автоматом.

Штаб был в трёх кварталах. Заблокирован бетоном, мешками, колючей проволокой. На вышке — пулемёт. У ворот — два карабинера. Узнали меня. Один кивнул, второй махнул рукой.

Я подъехал, остановился.

— 731-Тень, — сказал я.

— Проходи. Ждут, — ответил один из них. Дверь отъехала в сторону.

Я въехал во двор, заглушил двигатель. Вышел. Дышал медленно. Тело уже привыкло к напряжению — оно не отпускало ни на секунду.

Здание штаба — серый корпус с заколоченными окнами и антеннами на крыше. Дверь бронированная. Рядом — двое в броне, автоматы на груди.

Я подошёл. Один из них нажал кнопку связи.

— Код 731 прибыл, — сказал он в микрофон.

Дверь щёлкнула. Я вошёл. Внутри пахло металлом, пылью и горячим пластиком.

В коридоре — офицер. Ждал. Молодой, но уставший.

— Сюда. Командир ждёт. Зона планирования. Пятый этаж. Лифт не работает. Пешком.

Я кивнул.

Пять этажей вверх. Холодный бетон. Металлические перила. Отсечённые взгляды тех, кто спускался мимо.

Наверху — дверь без маркировки. Я постучал.

— Входи.

Голос — тот же. Командир. Глухой, усталый, безэмоциональный.

Я вошёл. Комната — длинная. На стенах — карты, экраны, сводки. В углу — термос и пара кружек. За столом — он.

— Садись, — сказал он, не поднимая головы. — Сейчас начнём.

Он пролистал несколько строк на планшете, затем ткнул пальцем в один из экранов на стене. Камера. Лес. Чёрно-белое изображение, зернистое. Кто-то — или что-то — двигалось между деревьями. Слишком быстро. Слишком много суставов.

— Зона B3. Те самые, — сказал он. — Сканер засёк движение. Вчера вечером. Потом снова тишина.

Он повернулся ко мне.

— Задача простая: вход, зачистка, подрыв. В гнезде минимум два десятка особей. Предположительно D-класс. Точный состав неизвестен. Поддержки — никакой. Радиосвязь работает только в пределах двух километров. Дальше — шум. Глушат чем-то или мешает сама структура леса.

Я ничего не сказал. Смотрел на карту. Он ткнул пальцем.

— Вход здесь. Брошенный хутор, старое здание. Трое суток назад туда ушли. Остались только обрывки сигнала. Мы подняли дрон — зафиксировал поломку стены и кровь у входа. Дальше — ничего.

Он встал, подошёл ближе.

— Вот план. Заходишь. Осматриваешь. Если можно зачистить — зачищаешь.