— Три года назад Рэм продал дом и уехал. Я провожал его на вокзале… Знаешь, Геля, он всё бросил, от всего отказался, только чтобы разыскать тебя. Скажи мне… скажи, что случилось тогда в парке? Для меня это очень важно. Если бы ты знала, как это важно для меня! Если бы ты знала…

На глазах Гели неожиданно выступили слёзы, она качнула головой и достала из сумочки платок:

— Это трудно, когда все чего-то ждут от тебя. Мама, Артур, соседи… Я как будто в чём-то виновата, знаешь, как в школе, когда не выучишь урок и боишься, что вызовут к доске. Я очень много думала и работала над собой. Чувствовать себя маленькой и зависимой от других бывает приятно. Но в этом состоянии нельзя долго находиться. Я хочу сделать шаг, самостоятельный, без чьей-либо помощи, а для этого мне надо забыть. Просто необходимо забыть. Хотя, собственно, и забывать-то нечего. Там — она показала куда-то неопределённо — всегда темно и только какие-то звуки, тени, голоса, силуэты… С таким набором нельзя жить. Пойми, прошлого для меня не существует. Так лучше…

Валерка опустил голову, ему вдруг стало душно и тесно в дурацком замызганном плаще, который хотелось скинуть, чтобы не давил, не задерживал воздуха, но одновременно с этим по всему телу, от макушки до пяток, разлилась унылая сладкая тоска, она обволакивала и убаюкивала, и уже не хотелось ни говорить, ни слушать, ни думать. На его удачу рядом прошуршали шины, остановился автомобиль и из окошка донёсся голос шофёра:

— Ангелина Александровна! Почему вы мне не позвонили? Артур Вениаминович будет недоволен.

— Мне пора, — сказал Валерка.

— Но мы ещё не договорили.

— В другой раз… Я позвоню.

Приземистая фигура в длиннополом плаще стала быстро удаляться.

— Валера! Я не помню твоего номера телефона!

Он что-то ответил, но ветер подхватил и унёс его слова, а Геля стояла и слушала, как нудно и слёзно шофёр умоляет её ничего не говорить Гликману…