Мы как-то инстинктивно придвинулись друг к другу поближе. И тут вспыхнуло огромное, во весь мир, золотое солнце.

Я пришла в себя в шкиперском кресле, в рубке нашего с Котиком звездолета. Просто как проснулась. И ничего не болело, и было невероятно спокойно. А в оптике светили тихие звезды — и я поняла, что машина дрейфует на самой малой скорости в физическом пространстве.

А Котик спал в пилотском кресле, и лицо у него казалось совсем юным и очень милым. А среди звезд я увидела семь ярких точек — и даже без увеличения поняла, что это охотники, мои товарищи. И я машинально нажала общий вызов, раньше, чем вспомнила, что ничего у меня не работает.

И все, все, представляете?! — откликнулись. Котик проснулся от голосов — и мы за три минуты выяснили, что наши топливные емкости полны горючим, связь в идеальном состоянии и функционируют даже те приборы, которые еще до мира песков и безвременья разнесло в клочья.

Особенно удивлялся Гад. От его корабля осталось не больше, чем от нашего — но сейчас там тоже все было в порядке. На его машине, как и на нашей, все, не подлежащее восстановлению, было теперь сделано из той самой белой, полупрозрачной субстанции, про которую мы думали, что она — стекло.

Наши с Котиком крылья и звездолет Гада состояли из этой штуки больше, чем наполовину. Мы с Козерогом потом пытались ее исследовать, но структура у нее оказалась совершенно ни на что не похожей и анализу не поддавалась — иначе Мейна испытала бы технологический прорыв.

Мы вернулись домой — теперь это и мой дом. Ребята считают меня адмиралом стаи, но я никому ничего не навязываю, а все наши боевые операции мы разрабатываем вместе с Козерогом, Черепом и Бриллиантом, потому что они — главная тактическая сила. Дождь унаследовал машину Чамли. Когда мы вернулись, он сделал мне предложение, уже после Козерога. Мне польстило, но я люблю Котика.

А Котик, лавийский аристократ, когда-то давно оказавшийся у мейнцев в плену, со своим титулом и тремя высшими образованиями, теперь, когда убили Чамли, мог бы вернуться домой — но он хотел остаться со мной, а нас вместе не приняли бы его родители. То, что он выбрал меня и нашу здешнюю рискованную жизнь, а не свое светское общество, здорово подействовало на воображение охотников: никто ему прошлым в лицо не тычет. Да и виноват в этом самом прошлом, если есть тут чья-то вина, не Котик, а Чамли с его замашками рабовладельца и моральным вывихом.

Ребята называют меня Мамулей, и эта кличка не так уж и иронически звучит. Хоть Служба Контроля и сочла меня непригодной для вынашивания потомства, она, похоже, жестоко ошиблась.

Рыжий язвит, что девочка, которая намерена через полгода появиться на свет, просто обязана быть похожей на Котика, а мою внешность надо оставить про запас, если когда-нибудь потом у нас будет сын. Но Рыжий всегда язвит.

И напоследок. Вся информация из наших бортовых журналов оказалась стертой. Так что мы так и не знаем, где находится мир песков и безвременья, которым правит Золотой Король.