– Спасибо, Генрих. Спасибо, Мари. Это вы простите меня. Тут и так хватает проблем, ещё и я вам испортил настроение. Не переживайте за меня, я уже отпустил это… Наверное… В любом случае надо жить дальше. Зоммель мне сказал, что убийца получил пожизненное заключение, хотя я сам на суд не приходил, мне было… противно. Не хотел его видеть, боялся, что он станет мне до конца моих дней являться в кошмарах. Но время лечит. Мне лучше. Просто сегодня, вот, накатило… Извините.

Он встал со стула и ушёл наверх, видимо, в свою спальню или, может, просто в ванную привести себя в порядок. Они с Ланге, глядя в стол, молчали ещё минуты две. Бедный Шмидт. Пережить такое… Можно было сойти с ума. Мари подумала, что случилось, если бы её модуль разбился при посадке. Как бы мама и папа пережили такое? Боже, несчастный Ральф. Бедная Лаура!

– Да уж… – вздохнул Генрих. Мари ничего не ответила. А что тут добавишь?

– Я хотел с ним пообщаться про этику и тому подобное, – продолжил он ещё полминуты спустя. – Ну, ты помнишь, у него же особый взгляд, – Мари кивнула. – У меня есть странные мысли, которые не дают мне покоя. Ты помнишь ведь теорию Артура про то, что развитие жизни и цивилизации предрешено идти по одному плюс-минус сценарию во всей Вселенной?

Как тут не помнить? Она была уверена, что «теорию Уайта» начнут проходить в школе наравне с теорией Дарвина или даже как её уточнение. Дескать, случайные мутации, которые не ведут к появлению Человека, обречены на отмирание. Когда они услышали от Натич, что Артур прав, это шокировало всех, но больше всех самого учёного.

– Так вот, – Ланге не стал ждать её ответа, – его идея ломается в точке разделения рас на Согласие и Несогласных. Мы не понимаем этого. Последний шаг для возникновения Сверхцивилизации Вселенского масштаба и такой грандиозный промах! Если бы, конечно, те расы, которые идут по неверному пути, были обречены перед Согласием, но все наши мысли сводятся к тому, что это не так. Если Согласия возникают и гибнут, то, значит, либо замысел Вселенной не допустить этого Вселенского Согласия, либо мы и вовсе не понимаем, чего она от нас ожидает, – философ с тоской в глазах посмотрел на неё.

– Да, хороший вопрос, Генрих. Боюсь, мы слишком юные и необразованные, чтобы дать ответ, ведь его нет у миллионов светлых умов Согласия. А причём тут, собственно говоря, Шмидт?

– Ах, да, Ральф. Я же говорил, у него особый взгляд. Он считает, что мы отличаемся. И я думал послушать его рассуждения. Впрочем, теперь, кажется, я понимаю, почему у него такое отношение.

– Что ты имеешь в виду? – Мари подумала, что порой путаный и спонтанный ход мыслей Генриха Ланге был для неё как китайская грамота. И сейчас он где-то что-то к чему-то приплёл.

– Ну… Лаура… – запнувшись, ответил тот, – он сказал нам, что её убил мигрант, и что Германия дала тому всё, лучшую жизнь, но это не изменило его этику. Я так понял. То есть он не верит, что люди готовы меняться. Мы все – заложники гена Несогласных, Мари. В это верит Ральф, и, вполне возможно, он прав на все сто.

* * *

У неё был сюрприз для Димы на их свидании. За завтраком она не упустила возможности похвастаться перед Айком и Рашми планами на вечер, и подруга с искренней радостью за них предложила взять с собой проигрыватель с фантастической красивой музыкой, подаренный ей расой Ццуш, встреченной ими на Ос-Чи. Перед тем как пойти в обозначенное Волковым место, Мари заскочила к Патил, и та выдала ей маленький шарик. «Просто держи его в руке и подумай, что хочешь послушать музыку, и дальше он сам всё сделает», – пояснила Раш, добавив, что её этому научил Вол-Си Гош. И вот сейчас немка сидела на подушке, лежащей поверх расстеленного на марсианском грунте пледа, и поглаживала нежный на ощупь шарик, зажатый в ладони. В другой руке, на которой поблёскивало подаренное женихом кольцо, она держала бокал с соджу.

– О чём ты задумалась, милая? – нежно спросил Дима, ловко хватая палочками какую-то жареную креветку.

– Нам не хватает музыки, не находишь? – улыбнулась она в ответ.

– Извини. Сегодня не подумал взять колонку, – смутился парень.

«Шарик, я хочу послушать прекрасную музыку про любовь!» – мысленно проговорила Мари, и…

…Вокруг них начала течь нежная мелодия, настолько волшебная, что, казалось, её играли не на музыкальных инструментах, а на тонких струйках дождя и на лучиках заходящего солнца…

– Что… Что это? – Дима начал удивлённо оглядываться. – Откуда? Как?

– Тссс… – она опустила шарик на плед между ними и приложила палец к его губам. – Эта музыка не терпит лишних слов.

Почему-то именно так ей и подумалось – любые разговоры казались лишними. Даже самые чистые слова казались бы грубыми и грязными на фоне музыки. Поэтому она просто обняла Диму и поцеловала его. А мелодия продолжила литься сквозь них радугой, цвести в их глазах и сердцах морским прибоем, пахнуть трелью соловья, взрываться величием тишины и светиться огненной мощью звёзд. Музыка рождала внутренний, неведомый ей ранее оргазм, ощущение, от которого вся её женская натура задрожала изнутри, вся любовь к Диме усилилась в миллиард миллиардов раз, а возраст Вселенной сжался для неё в один миг, который был здесь и сейчас, который никогда не начинался и никогда не кончится. Дима, видимо, чувствовал то же самое… Уже через минуту они, убрав с пледа всю еду и, кажется, разбив какой-то бокал, сплелись в страстных объятьях. Боже, любимый, будь для меня всем…

…Нагота начала смущать так же внезапно, как ранее обжигала нечеловеческая страсть. Музыка, словно почувствовав кульминацию, постепенно сходила на нет, вернувшись к ровному нежному ритму струйки дождя в весеннем саду. Или, возможно, это её организм синхронизировался с волшебством, и кульминация оказалась естественной реакцией не только на действия её мужчины, но и на всплеск эмоций в самой мелодии.

– Боже, что это было, Мари? – блаженным шёпотом, обнимая её, прошептал Дима.

– Это была любовь, Дима. Как ты думаешь, кто-то кроме нас мог слышать музыку?

– Не знаю. Но если так, то сейчас по всей колонии творится то же самое? Или она подействовала только на нас?

Мари хихикнула, представив поддавшихся любви академиков и философов. Нет уж, наверняка тут есть какое-то ограничение. Иначе это даже не музыка, а оружие. Она нащупала своё бельё и стала одеваться. Дима повалялся ещё с минуту, разглядывая её влюблённым взглядом, а потом присоединился. Надо сказать Раш спасибо. Такая музыка не должна быть лишь их привилегией –