– Шан попросил углубиться в вопросы голограмм и того, что он называет «голо-запахами» и «голо-звуками», так что пытаемся вникнуть в тему.

– Он так называет эффекты фильма, который мы смотрели?

– Да. Согласись, удивительно? Находишься в центре событий, чувствуешь запахи незнакомых цветов, слышишь звуки действительно в трёхмерном пространстве.

– Да как тут не согласиться! Кстати, мы с Артуром попросил Вол-Си устраивать нам киносеансы каждую неделю, он сделает подборку, и мы предложим всем время в календаре.

Это было здорово. Возможно, хорошие, добрые фильмы, пусть и немного в незнакомом жанре, помогут им всем отойти от негатива и вернуться к нормальной жизни. Правда, пока убийца не задержан, вряд ли подобное возможно.

– Так вот, Шан пытается применить технологию на простейшем уровне. У него возникла идея воссоздать в первую очередь пространственный звук – по его словам, это самая элементарная часть технологии. Можно будет и в наших фильмах применять, а для прослушивания камерной музыки – вообще то, что нужно, эффект полного присутствия обеспечен, – поделилась она и вспомнила, как к ним в лабораторию весьма неожиданно завалился полковник Вильям Уэст, рассмешив всех своим «полным присутствием» повсюду.

– Как там, кстати, полковник Уэст? – уточнила Мари. – Ведёт расследование? Он просто как-то более пассивен, в отличие от агента Коллинс, никого не вызывает, не допрашивает. Зато шляется в самых неожиданных местах.

– Ты знаешь, всё и правда так. Он, видимо, придерживается другой тактики. Мало с кем общается, никого не расспрашивает, зато постоянно оказывается всюду одновременно. Сидит на уроках этики, заглядывает в лаборатории, ест то в одном, то в другом модуле, даже ночует, порой, чёрт знает где. Позавчера, к примеру, просто лёг спать на диване в кают-компании второго модуля блока Ц. Ли Пин обнаружил его там за завтраком, он зычно храпел под своим же пиджаком.

Мари хихикнула. Значит, Дима заметил ровно такие же нюансы в поведении агента ЦРУ, как и она.

– Да-да, Пин рассказал нам, когда мы занимались моделью распространения и уничтожения Согласия. Но долго обсуждать не вышло, потому что Уэст и туда вошёл. Посидел с нами, послушал, о чём говорим, и также спокойно ушёл. Джесс тогда заметила, что хорошо, что он и там не прилёг отдохнуть, – на этот раз засмеялся и сам Дима. Приятно было вновь слышать его смех.

– А ещё он регулярно подходит к нашей с Айком «даче» и внимательно разглядывает редиску, будто и её подозревает в чём-то, – признался парень сквозь смех.

Они хохотали уже вдвоём. Было бы любопытно увидеть, как Вильям Уэст заковывает пару редисок в наручники и зачитывает им их права.

– Слушай, Дим… – она прищурила один глаз. – А может, повторим наше свидание?

Он поцеловал её.

– Давай сегодня же. Не вижу причин отказываться. Если ты не против набора корейских закусок.

– Не против! Захвати пару бутылочек соджи[35]!

В кают-компанию поднялись Айк и Раш, о чём-то мило перешептываясь.

– Привет! – радостно помахала им девушка, приобняв Айка правой рукой. – Позавтракаем вместе?

– Упс, – ответил Дима, показывая на пустую кружку. – А мы уже, простите! Да и мне пора на лекцию к Тамош.

– А я могу с вами посидеть минут десять, – улыбнулась Мари. Ей казалось очень важным делиться даже крохами хорошего настроения с каждым.

* * *

Шмидт вежливо пытался отказаться от встречи клуба сегодня, ссылаясь на то, что хотел бы довести до конца один эксперимент по ти-частицам, но Мари была непреклонна. Дело в том, что Ланге её очень просил обязательно собираться их малым кругом, дескать, Ральф мог считать себя подозреваемым в убийстве, и было важно дать понять, что он не изгой. Как она заметила, Юсуфа Демира и Мишеля Робера тоже не бросали, с турком активно общались Дина Коэн и Франческа Монти, и даже Дима. А француз нашёл поддержку в лице Эрика и Криса. Нарочно или случайно – ей было неизвестно, но приятно, что люди, как казалось, старались не устраивать охоту на ведьм. В общем, Ральф согласился, но только при условии сочетания беседы с обедом. И вот они сидели в его кают-компании, в соседнем с лабораторным модуле, поедая лапшу рамён и на немецком обсуждая экономическую ситуацию в Германии. Обрушение на фондовых рынках Китая привело к падению спроса на продукцию немецкой промышленности, и ряд крупных компаний предрекали сокращение рабочих мест, что активно муссировалось в прессе.

– Ральф, вы какой-то загруженный. Что-то стряслось? – участливо поинтересовался Генрих. Она тоже заметила, что Шмидт погружен в свои мысли, больше слушает и почти не комментирует. На лице у него мелькала какая-то тихая грусть.

– Случилось? Пожалуй, уже нет, – подумав, ответил тот. – То есть случилось, но пять лет назад.

Он закрыл глаза, словно собираясь с мыслями. Может, не стоит ворошить, очевидно, личные воспоминания? Она молчала, Ланге тоже. Но Шмидт неожиданно сам решил поведать им, что его тревожит:

– У меня была дочь. Лаура. Жену я потерял давно, инсульт. И дочку растил сам, совсем один. И вот, как-то мне звонят в дверь, и там стоит такой солидный мужчина, говорит, что он следователь. Зоммель. Да, Лукаш Зоммель. Не забуду никогда его имени. Врезалось намертво в память. Как сейчас помню его голос и зелёные глаза – он сообщил, что моя дочь мертва. Её убил какой-то мигрант при попытке изнасилования. Сегодня у неё был бы день рождения, ей бы исполнилось тридцать. На вас была похожа, фрау Нойманн.

В глазах у Шмидта стояли слёзы, но он мотнул головой, проморгался и вытер глаза салфеткой. Мари молча подошла к нему и обняла. И мужчина, почувствовав её сочувствие, разревелся.

– Как так получается, а? Она была совершенно невинной девочкой, моя Лаура! – скулил он с неземной тоской в голосе. – Вот вы говорите, что мы примем мораль Согласия, что оно нас всех спасёт! А этот мерзавец… Почему он не принял нашу, европейскую мораль, а? Она же лучше, точно более прогрессивная! И мы ведь им все блага обеспечили, не так ли? Мы работали, а они получали пособия, жильё, образование. Их лечили и защищали права на молитвы и всякие хиджабы. Почему нужно было так поступать? Ну да, Лаура была красивой, не прятала свою красоту… Она… она любила выглядеть привлекательно, юбки носила постоянно, каблуки высокие. И какой-то озабоченный кретин… – Ральф зашёлся в немых рыданиях. Боже. И этого человека подозревали в убийстве? Да как можно было так думать? Он же сам – жертва. Разве человек, так пострадавший от морального извращенца, стал бы убивать сам?

– Ральф… – пробормотал Ланге. – Простите, мы не знали. Сочувствую вашему горю. Наверное, вам нужно побыть одному…

Шмидт кивнул и освободился из её объятий, повторно вытерев слёзы салфеткой. Но глаза оставались