Ого. Это очень, очень важно. Пока что непонятно, как и где она всплывёт, но информацию надо запомнить. А ещё нужно пореже пропускать занятия с «Учителем Жизни».

– Я бы это обсудил с Тамош и Натич одновременно, – сказал он, неловко хватая палочками острый кусочек мяса из лапши. – Тут явно есть и философский подтекст. «Я мыслю, следовательно, я существую» Рене Декарта становится неверным в каком-то смысле.

– О, я уверен, что философам будет о чём поразмыслить! – воскликнул Ланге.

– Кстати, – продолжила Ха Юн, – я объясню, почему засмеялась. Когда Натич начала объяснять, Дина спросила, как можно быть уверенными, что это не эффект, созданный матрицей, чтобы мы не создали ещё одну матрицу внутри той, в которой мы живём. И Натич ответила, что если однажды на её пороге возникнет чёрный, бритый наголо мужчина с двумя таблетками, тогда она и поймёт, что была права[28].

Артур услышал смех Ланге, тот аж закашлялся, видимо, подавившись. Это и правда было смешно, нельзя не согласиться. Натич продемонстрировала знание каких-то деталей из культуры Земли, да ещё и так ловко ввернула это знание в урок. Он широко улыбнулся, но засмеяться не успел – прозвучал сигнал входящего вызова на его планшете. На экране отображался Ричард Хейз. Артур вставил в ухо наушник, висящий на шее, и ответил на вызов.

– Доктор Уайт, здравствуйте, – они договорились с Ричардом, что, когда тот называет его по фамилии, значит, надо аккуратно подбирать слова в разговоре. – У меня плохие новости. Нужно будет собрать большой звонок с участием Вебера, Мартин, Ламбера, Коэн, Чон и Кэмпбел через полчаса.

– А что случилось? – Генрих и Ха Юн, видимо, уловили тревожные нотки в его голосе и прекратили смеяться.

– «Альфа-семнадцать». Партия в Восточной Европе. Что-то пошло не так, множество людей на третий день после первой дозы почувствовали недомогание, сейчас больницы в Румынии и Польше переполнены. Тысячи человек госпитализированы с тревожными симптомами помутнения рассудка. Подготовьтесь, будем обсуждать в прямом эфире, с нашей стороны тоже будут специалисты. Я отправил первые анамнезы на почту.

О боже. Всё-таки что-то произошло. И это явно как-то связано с тем, что ему сообщал Ричард про «Эванс Фармасьютикалс». Вопрос, который был готов сорваться с его губ, он всё же смог сдержать. «Доктор Уайт». Не нужно показывать, что он знает про «Эванс», возможно, Хейз сообщил ему тогда то, чего не должен был говорить. И сейчас этим всё ему сказал. Лекарство было поставлено той самой фармкомпанией.

– Хорошо, мистер Хейз, – фраза говорила, что он всё понял и больше пояснять не надо, – я всё организую.

Повесив трубку, он сообщил известия Ланге и Чон. Кореянка побледнела и откланялась, пошла в лабораторию готовить место для звонка рядом со всем набором данных и результатами работ. Также, к вящей благодарности профессора, она взяла на себя задачу обзвонить всех причастных и уведомить их о звонке.

– Ты ведь что-то понял, но не сказал нам, так ведь, Артур? – тихо спросил его Генрих. Как он догадался? А, ясно: Уайт осознал, что у него дрожат руки, и он весь покрыт испариной.

– Да нет, это я от острой лапши вспотел, – попытался отмахнуться он. – Но история пренеприятнейшая. Сейчас может усилиться контроль за лекарствами, сроки выхода на рынок увеличатся, и многие наши наработки зависнут на годы, если не на десятилетия. Ведь мы не сможем объяснить правду.

– Согласен, – вздохнул Ланге, – необходимость скрывать источник здорово ограничивает нас, и первая же неудача лекарства от «закрытой группы разработки» может подорвать всё доверие общества и правительства к системе и КАС.

Лучше бы они жили в матрице, ей богу. Прямо сейчас люди, возможно, умирали от неправильного препарата, и их нельзя просто отключить от терминала, вернув в реальность, где нет никакой «Альфы-семнадцать».

– Всё же неполноценный ген нас подводит… – открывая письмо от Ричарда, чтобы переслать его медицинской группе, сказал Артур.

– Имеешь в виду ещё одно доказательство, что земляне ближе к Несогласным?

– Именно. Как иначе объяснить, что даже блага науки мы стремимся извратить, убивая себе подобных с целью контроля общества и власти над ним?

– У нас и политических систем так много из-за этого, Артур. Потому что мы – пограничная раса, – Генрих продолжил попытки есть, не торопясь наматывая лапшу на вилку – от палочек он вежливо отказался. – Вот, к примеру, у нас есть и капитализм, и социализм, и даже какие-то квази-феодальные структуры. А помимо демократии существуют десятки форм диктатуры с национальным и культурным колоритом. Мы никак не определимся, вот в чём дело.

– Ты прав. Понять бы ещё, какой вывод. Станем ли мы причиной смерти Земли или угробим всё Согласие… – настрой Артура, только было начавший восстанавливаться, снова был безнадежно разрушен.

– Как там говорил Томас? – спросил Генрих. – «На каждого диктатора у нас есть тысячи настоящих художников, создающих прекрасные произведения искусства». Не надо думать, что если на Земле ряд людей сотворил такой ужас, то это и определяет всю нашу расу.

– Хорошо подметил Прайс, – вздохнул Артур, вспомнив серебряные запонки на стуле и улыбку старого философа, – но всё же я не понимаю, почему Вселенная создала этот ген с такой вариативностью. Вопрос «почему» мы с тобой обсуждаем уже уйму времени, сегодня точно убили часов пять, но пока всё бестолку.

– Возможно, нужно рассуждать не «почему», а «зачем», – взглянул на него Ланге, натянуто улыбнувшись.

– Что значит это твоё «зачем»? – удивился Уайт, но по спине забегали мурашки, словно электрический ток, как будто он приблизился к ответу, но не видит его, хотя вот он, только протяни руку…

– Не моё, а твоё, Артур! – Генрих похлопал его по спине. – Вспомни, ты же сам предполагал, что Вселенная идёт по единственно правильному пути. В ней нет места случайности как таковой. И то, что мы оказались в неопределённом состоянии, явно имеет смысл. Нам остаётся лишь понять – какой.

Глава 21. Теодор Харрис

Самой большой ошибкой шпиона является попытка скрываться, находиться в тени. Любой, кто прячется, – всегда вызывает подозрения, даже если до этого его никто и не думал искать. Хороший агент, на кого бы он ни работал, какие бы цели ни преследовал, должен быть достаточно на виду. Генерал Теодор Харрис был отличным агентом, и звание получил не только за выслугу лет, он