Иван Андрощук
Побеждающий разум
Не в свою тарелку не садись, – гласит первый закон энлонавтики. Боб Кайенский об этом не знал, потому и сел не в свою тарелку. В конце концов, если машина на скорости сто пятьдесят врезается неизвестно во что, если ты выбираешься из-под её обломков и вместо того, чтобы радоваться спасению, слышишь нарастающий вой полицейской сирены, сядешь и не в такое. Меньше всего думал Боб в этот миг об НЛО и пришельцах. Зависший над дорогой спиральный диск с разноцветными иллюминаторами, зияющий овал входа, мерцающий трап, оказавшийся перед Бобом, были для него последним и единственным путем бегства.
Боб Кайенский умел делать не только то, за что его преследовали. Как раз этого-то он и не умел делать, иначе никто бы за ним и не погнался. Он обладал ещё и феноменальной способностью мгновенно разбираться в управлении любыми, даже самыми сложными техническими средствами. Сперва он воровал велосипеды, затем – автомобили: уже в зрелом возрасте, спасаясь от погони, он угнал военный самолёт и перелетел на нём к русским, откуда, впрочем, вернулся на атомной субмарине. Так что и за пультом управления инопланетной посудиной Боб не растерялся: не прошло и полторы минуты, как диск, сделав грациозную дугу, взмыл в небеса.
Последнее, что видел Боб на родной планете, – яростно тормозящий иссиня-белый автомобиль инспектора Вотрубоне, немного в стороне – зелёные столпообразные существа, отчаянно машущие на бегу змееподобными руками…
Земля затерялась в пространстве, солнце превратилось в крохотную звёздочку и смешалось с такими же невзрачными блестками. Боб был свободен, однако вместе с чувством свободы к нему пришла смутная, гнетущая тревога, ощущение не своей тарелки. Он бежал, и бежал удачно – однако до сих пор он точно знал, откуда бежит и куда: теперь же он не знал, ни куда лететь, ни кто его преследует. После недолгих сомнений он утопил клавишу, обозначенную символом связи. Хлынули возбуждённые, похожие на современную музыку голоса пришельцев: время от времени между ними проскальзывало робкое чириканье, в котором с трудом можно было узнать лепет инспектора Вотрубоне. Энлонавты что-то нетерпеливо втолковывали перепуганному насмерть инспектору.
Наконец пришельцы умолкли, и послышался вибрирующий крик инспектора Вотрубоне:
– Боб, ты меня слышишь?! Боб, вернись, от них всё равно не удерешь! Боб, они объявили галактический розыск! Слушай, они говорят… Там где-то у тебя спрятан этот… чудотворец, что ли… Ах, да, создатель! Боб, отдай им создателя! Если отдашь, они обещают тебя не трогать!
– Дудки, – вполголоса ответил беглец.
– Боб, – обрадовался инспектор. – Боб, мальчик мой, вернись!
Вернись, и я спущу тебе полсрока! – Пауза. – Что такое пять лет?! Ведь это так мало, Боб! – Беглец не отвечал, инспектор между тем горячился, как спекулянт на зелёном рынке: – Ну ладно, уговорил, четыре года! Три! Два! Год! Боб, всего один год – и ты свободен! – Пауза. – Ну хорошо, хорошо, я отпущу тебя, только вернись! – Ещё одна пауза, затем голоса пришельцев, затем снова Джеронимо Вотрубоне. – Боб, верни им только создателя, тарелку они тебе дарят! Ведь это какой шанс, Боб! Ещё ни у кого на Земле не было собственной летающей тарелки! Боб, голубчик, ты меня слышишь?!
– … …, – ответил Боб.
– Что ты сказал? – в голосе инспектора Вотрубоне прозвучало такое глубокое разочарование, такая беспросветная тоска, что Боб не решился повторить.
– То, что слышал, – сказал он и выключил связь.
«Оту убьёт шорумба. У тенгов будет мясо», – шептал, как заклинание, Оту, молодой охотник из племени тенгов. Губы его опухли от голода и потрескались от жажды, он шёл, опираясь на копье, и тяжёлый, похожий на смерть сон одолевал его на ходу.
Большая сушь стояла над Батунга, землей тенгов. Боги тунга пргневались на тенгов и не дали им дождя. Земля, плодами которой жило племя, выгорела и потрескалась, река Сен пересохла и родники, поившие её, закрылись, как глаза умерших. Стада мурасков откочевали на север, за ними ушли прожорливые хищники оатумо. Только тенги не ушли со всеми – тенги не могут оставить Батунга, своей земли. И ещё остались огромные шорумба, свирепые хищники-людоеды, – они обитают в пещерах Утренних гор.
От селения доносится дробь тумбатумба – старый колдун Наранганаранга всё ещё призывает дождь. Огненный диск – лик Роо-роо, бога солнца, стоит в зените, сжигая всё на земле.
Измождённые женщины, дети и старики неподвижно лежат в камах. Бог смерти Гуагеу заходит в камы и забирает самых слабых. По вечерам к жестокому небу зловеще поднимается дым погребальных костров.
Только молодые охотники всё ещё бродят в окрестностях селения, надеясь на случайную добычу. Тот, кто отходит подальше, сам становится добычей шорумба.
Оту вспоминает – или видит во сне – прекрасную девушку Мау. Мау, закутанная в шкуру шорумба, лежит у себя в каме, лежит неподвижно, лицо её высохло и потемнело, а на дне огромных ласковых глаз медленно гаснут звёзды.
Звёзды в боковых иллюминаторах мелькают, как деревья у обочин скоростной автострады. Боб уходит за пределы Галактики скорость, которую развивает тарелка, позволяет ему такую прогулку. Это уже кое-что, думает он. Заложник на борту – это уже кое-что. По крайней мере, не подстрелят, как воробья. Но, чёрт подери, почему – создатель? Ах, да, чудотворец… То есть как…
Бобу становится неуютно. Ничего себе заложник, если чудотворец.
Пошепчет себе под нос – и Боб Кайенский обернётся каким-нибудь поросёнком, помашет руками – и тарелочка вместе с Бобом окажется на планете энлонавтов. Спрашивается, кто же тогда у кого в заложниках?
Обеспокоенный, Боб Кайенский сбавляет ход и отправляется на поиски создателя.
Веки тяжелы, словно полог небес. Стоит звон: шмели зз вползают в уши, виски распухли – это лазят под кожей свирепые насекомые.
Губы – жгучая боль, внутри пылают костры. Хочется взять нож, вырезать внутренности и выбросить их. Стучит в висках это старый колдун Наранганаранга всё ещё призывает дождь.
Бог смерти Гуагеу ходит по селению, поднимает пологи и заглядывает в камы. Мау через силу поворачивает голову и равнодушно смотрит на его страшно чёрное лицо, облезший рот, оскаленные зубы, между которыми торчат куски человеческого мяса. Бог смерти Гуагеу опускает полог и идёт дальше – он ищет тех, кто уже не шевелится.
Богиня сна соткала измождённое лицо Оту. Юноша шепчет: «Оту убьёт шорумба. У тенгов будет мясо». Где-то очень глубоко шевельнулась улыбка – улыбка не проступит на потемневшем лице, ей не подняться так высоко, в такую даль. Жужжание шмелей сливается в тихий звон. Сердце бьётся отдельно от Мау. Мау видит его: маленькое чёрное сердце, очень похожее на барабан тумбатумба, в который стучит такой же маленький и чёрный колдун Наранганаранга.
Уже несколько часов Боб исследует летающую тарелку. Он растерян: в этой чёртовой тарелке помещений не меньше, чем в знаменитой усыпальнице Аменемхета, где ему однажды пришлось скрываться от полиции. Залы образуют закрученную в спираль анфиладу. Невероятно, но некоторые из этих залов по своим размерам значительно превышают всю летающую тарелку.
Из зала, имитирующего дикий, фантасмагорический ландшафт планеты с двумя солнцами на низком коричневом небосклоне, Боб попадает в помещение с фонтаном, от запахов которого окружающее начинает терять очертания и голова идёт кругом. Затем следуют картинная галерея, лекционный зал, микрогалактика, ещё что-то, чего Боб не в состоянии ни рассмотреть, ни тем более понять.
Словом, всё не то, Боб продолжает искать, он уже давно забыл, что ищет, и пытается вспомнить. Недоумённо рассматривает белые стены совершенно пустого овального помещения и вдруг решает: он искал что-нибудь поесть. Да, конечно, он искал что-нибудь поесть.
Обнаруживает на стене чуть заметное розовое пятнышко и вдавливает его. Стены раздвигаются, и Боба парализует ужас: в образовавшейся нише стоят… четыре пришельца. Их руки-змеи безжизненно висят. Боб поднимает взгляд и видит вместо лиц нечто круглое, полупрозрачное, а ещё выше – тесёмки, за которые «столбы» подвешены кверху. «Скафандры», – вздыхает Боб с огромным облегчением. Осматривает стены и вдавливает ещё одно розовое пятнышко, стены снова раздвигаются, открывая ещё одну нишу. Снова скафандры, но эти – рассчитаны на людей. Боб снимает один, примеряет – скафандр точно на него сшит – и в этот миг…
Быстрая дробь – Наранганаранга бьёт тревогу. Слабые крики. Грозный рев: «Ооорррруууумвааааа! Ооррруууууумвааааааа!» Шо-рум-ба-шо-рум-ба – быстро-быстро бьёт барабан. Слабый шум всё ближе, всё ближе и жуткое «Ооорррруууумвааааа!» Из кам вылезают немощные старики – до суши многие из них ещё охотились, а теперь даже на ноги не каждый встанет. Веки тяжелы, словно полог неба. Кама дрожит, рушится полог, и огненный лик Роороо ослепляет Мау. Мгновение спустя чудовищная тень закрывает солнце. Сверкают зубы в оскаленной пасти, свирепо вращаются лиловые зрачки, ноздри раздуваются, точно крылья нетопыря коукау. ОООРРРРУУУУУУМММВВААААААААА! – ревёт шорубма и чёрной молнией бросается и Мау.