— Где я? — пробормотал он.

— В безопасности — ответил я.

— Ох, простите, сеньор! — игрушечный человек заворочался и сел. Осмотрел себя с некоторым удивлением: — Скажите, сеньор, это вы меня перевязали?

— Ну да, — пожал я плечами. — Вы истекали кровью, надо было что-то делать.

Человечек порывисто поднялся, что привело к падению с кровати. Но, подобно подравшей его кошке, в падении он сгруппировался и приземлился мягко. Правда, тут же бухнулся на колени.

— О, благодарю, благодарю вас, сеньор! Вы спасли меня, вы перевязали мои раны, вы уложили меня на господскую кровать… Моя жизнь целиком принадлежит вам, благородный сеньор, и это не фигура речи.

— Полноте, друг мой, — начал я: в ситуации полной неопределенности мне еще такого «должника» не хватало…

— Мадре де дио! Вы назвали меня другом? — он натурально заплакал.

А я слегка запаниковал — нет, на этой самой Тверди, куда меня, судя по всему, занесло, подобные выспренние изъявления чувств, возможно, и в порядке вещей, но прежде я ни с чем таким не сталкивался. Метнулся в ванную, свернул крышку с какого-то флакона, промыл, налил холодной воды, принес несчастному.

— Вот, попейте и успокойтесь, пожалуйста.

Он выпучил глаза еще сильнее, но, к счастью, ничего больше не сказал, покорно принял воду и выпил до дна.

— Успокоились? — спросил я, и мой визави не вполне решительно, но кивнул. — Отлично. Давайте поговорим, если вы в состоянии. Начнем с начала. Кто вы?

— Хосе Натаниэль де Лос Трес Барбосес Террибле Бромиста, домовой из Арагона, к услугам вашей милости.

— Красиво звучит, — покачал головой я. — А как вы сюда попали?

— Превратности судьбы, — не пожелал вдаваться в подробности домовой, но попросил: — Добрый сеньор, вы меня чрезвычайно обяжете, если станете обращаться ко мне на «ты» — именно так веками предписывает этикет вести общение между домовыми и людьми.

— Принято, дружище Хосе Натаниэль. Но скажи мне, откуда у ис… арагонца вдруг имя «Натаниэль»?

— Дедушка был с Авалона, — потупил глазки мой собеседник. — Это страшно?

— Отнюдь, просто удовлетворял любопытство. Прости, сам представиться пока не могу, ибо понятия не имею, кто я, собственно, такой.

— Ну, это-то мне известно, — взбодрился арагонец. — Зовут вас, добрый мой сеньор, Фёдором. По батюшке — Юрьевич, по фамилии — Ромодановский. В настоящую минуту вы являетесь единственным наследником древнего княжеского рода.

Что и говорить, остаться при родных ФИО оказалось приятно — главное, чтоб вшивая интеллигенция князь-кесарем не дразнила, — так что выдохнул с немалым облегчением. Насчет наследника древнего рода — это, если верить давешнему взъяренному визитеру, ненадолго, до послезавтра. Но, пожалуй, оно и к лучшему: уйду, куда глаза глядят, авось, не пропаду: тело-то молодое, в порядок его привести только. Зато никто больше не будет пороть меня в гараже, между лимузином Bojarin и внедорожником Ursa.

— Там, у двери ты назвал меня «попаданцем». С чего ты… Как ты это понял?

— Видите ли, мой добрый сеньор, такие, как я, видят это запросто. В гараж притащили одного человека, потом Шаптрахор перестарался, ударил чрезмерно сильно… Насмерть. Но в следующую секунду вы ожили — только уж вовсе другим человеком. И я, признаться, этому рад — сказать по чести, прежний обитатель вашего тела был в самом деле изрядной канальей. И никто, кроме меня, этой подмены не заметил: уруки сильны и ловки, но не наблюдательны и вообще умом не быстры. Родион наш Гордеич — управляющий — обычный человек, и ему такого не дано. А больше там, кроме меня и, разумеется, вас, и не было никого. Души людей из другого мира приходят на Твердь не так уж и редко — хотя и не особенно часто. О большинстве таковых попаданцев отлично осведомлены маги Чародейского приказа и, несколько реже, ярыжки Сыскного.

— Ясно, — с умным видом кивнул я, хотя до ясности пока было далече. — А за что пороли это тело, не знаешь?

— Экзекуцию вам назначили за буйное распитие водки со снага, да еще в собственных покоях, что есть умаление и поношение родовой чести, и потрясение основ — правду сказать, с этим я полностью согласен. Это ж как себя нужно не уважать, чтобы пить со снага?

— Возможно, присоединюсь к твоему негодованию, но вот беда: я понятия не имею, кто такой, такая или такие снага.

— Орки, — пожал плечами домовой. — Зеленые орки, наихудшая их разновидность. Хуже них — только кошки. От снага есть шанс убежать, от кошки — увы.

— Так, хорошо, с этим разобрались. Теперь бы понять, чего от меня хотел тот богато одетый господин, что орал на меня днем, и почему он собрался выгнать меня отсюда через два дня, но не раньше?

— Ну, это просто, как хамон настрогать, — ухмыльнулся домовой.

И поведал мой новообретенный маленький друг с угрожающе звучащим именем вот какую историю. Дядька, что орал на меня — почтенный родитель того бегемота, в чью тушу я давеча влетел, князь Юрий Григорьевич Ромодановский. У меня (да, у меня, пора привыкать, а то до шизофрении недалеко) прежде были еще два старших брата, весьма толковые, по местным меркам, молодые люди, полные волшебники. Оба погибли на недавней войне на Балканах. Кроме меня и князя, Ромодановских на Тверди не осталось вовсе — одна боковая ветвь сгинула полностью во время некоего Восстания Пустоцветов, вторая захирела и вымерла сама собой тремя десятками лет позже. Мой старший брат был женат, но его супруга погибла в стычке с Ермоловыми. Средний не успел. Так что причина отцовской ярости была проста и ясна: мало того, что единственный кроме него оставшийся в живых Ромодановский (супруга скончалась пятнадцать лет тому от какой-то Черной немочи) до сих пор не прошел даже инициацию первого порядка, так был, ко всему, редкостным балбесом: наук не превосходил — вообще не читал; только жрал в три горла, пил всё, что смахивало на алкоголь, дрых едва не сутками, особенно, с перепою, да девок портил, как в возраст вошел. Этакий «золотой мальчик» — за неимением равных по происхождению дружков, якшающийся с кем попало, вплоть до снага.

А штука в том, что первая инициация, как правило, еще в ранней юности происходит, и, если годам к 15–16 надежды какие-то еще остаются, то к совершеннолетию тремя годами позже о магических перспективах