Свет.

Тьма.

Свет.

Я моргнул, глядя в потолок. Так… всё непонятнее, потолок не голубой, обычные серые панели… я вроде как на Каллисто… но не в комнате для воскрешения…

Воздух точно наш, но какие-то незнакомые тяжелые запахи в нём.

Но я на базе.

Я лежу… чёрт возьми, даже на кушетку не переложили, я в контейнере! Голубенькая простынка, тощая маленькая тушка…

Толкнув запор (хорошо, что крышка открывается и изнутри) я сбросил прозрачную пластину и сел. Подтянул пятку и посмотрел на цифру «7».

Ну да.

Движения были заторможенные, а ещё в помещении было прохладно. Подращенные до стандарта клоны лежат не в анабиозе, конечно, анабиоза у нас не придумали, но в состоянии гибернации. Если пилот гибнет, то в тушку накачивают стимуляторов, согревают и переносят на обычную кушетку.

Но в нашей ситуации явно было не до того. Контейнер стоял где-то в глубинах клонарни, где я никогда и не бывал в сознании. Просторное помещение, дизайн производственный, по стенам трубы, на потолке лампы с холодным светом, повсюду уходящие в глубины станции проходы. И десятка три контейнеров. Их торопливо выкатили, вкололи нам стимулятор, но в неполной дозе и оставили лежать.

Понятно. При тех потерях, что предполагались, комнат для оживления не хватит.

Меня потряхивало, я встал, выбрался из контейнера. Отпихнул его, контейнер покатился на крошечных колесиках, но перед этим взял простыню и обмотал вокруг талии.

С чего бы я начал стесняться кого-то после воскрешения?

Видимо, от этого сна — не сна, в котором красивая, хоть и старая женщина целовала мою руку…

Рядом в контейнере лежал ещё один мой клон, помладше, хотя, наверное, годный. Рисовать на пятке цифру «8» времени не было, но я похлопал его по плечу — на удачу. Надеюсь, ты мне не скоро понадобишься. Маловат ты для таких полётов… Заглянул в соседние контейнеры. Там лежали пилоты, мальчишки и девчонки, всех их я, конечно же, знал. Нас ведь не так много, а с третью ребят мы росли и тренировались вместе.

Кто-то из наших был в глубокой отключке, кто-то, казалось, просыпался — может быть тоже погиб и сейчас приходит в себя?

Но тормошить и будить я никого не решился. Вдруг что-то испорчу?

— Эй! — осторожно позвал я. — Кто тут есть? Второй-синий второе крыло, Святослав Морозов! Я вернулся!

Тишина.

Нет, какие-то смутные звуки откуда-то доносятся.

«Слава. Я понимаю, что ты ошарашен, я тоже. Но как ты помнишь, мы выпрыгнули голышом в пустоту не потому, что нам стало жарко».

Ну надо же! У Бори прорезалось что-то вроде чувства юмора!

Спорить я не стал, он был прав. Так что я пошёл-побежал большими легкими скачками, стараясь не налетать на контейнеры. Сила тяжести маленькая, а вот инерция никуда не делась, синяков наставить легко…

У одного из проходов на стене нашлась схема помещений, я постоял полминуты и вроде бы разобрался, в какой части клонарни нахожусь — в «Подготовительной — 3». Вот сюда свернуть и выйду к комнатам воскрешения.

Но насторожившие меня звуки шли с другой стороны.

— Что я делаю… — прошептал я, но ответа ждать было не от кого.

Так что я просто пошёл на звук, свернул в узкий проход и двинулся по длинному холодному коридору, шлепая пятками по линолеуму.

И чем отчетливее я слышал звуки, тем меньше они мне нравились. Звуки походили на стрельбу.

Секунд через десять я понял, что не ошибся. На полу лежало тело морпеха в полном боевом. Одна рука была отрублена, повсюду кровь. Я посмотрел на рану — края казались обожженными.

Падшие.

Укороченный автомат морпеха стал ещё короче — ствол наполовину был отрублен огненным мечом. Может из него и можно было стрелять, но я не настолько в этом разбираюсь. Так что я вытащил из кобуры морпеха пистолет и побежал дальше. Пистолет оттягивал руку, а на поворотах пытался вырваться из пальцев.

Звуки становились всё ближе. Стреляли два автомата, короткими экономными очередями.

Я перепрыгнул через ещё два трупа морпехов. Эти оказались обезглавлены. Автоматы целы, но я уже понял, что отдачей меня унесёт в ближайшую стену и не стал их брать.

Толкнул дверь с надписью «Центр доращивания — 2».

Тут было гораздо ярче и теплее. Помещение здоровенное, метров сто — сто пятьдесят квадратных. Дальние стены покрывали стойки со стеклянными цилиндрами, заполненными мутной белой жидкостью. Сквозь неё просвечивали розовато-красные тельца младенцев.

Ближе к дверям стойки тоже были, но почти все разбитые. Пол заливала белая жидкость, неприятно липнущая к ногам, по ней изгибались, тая, прожилки крови. Ещё на полу было очень много битого стекла и десятка три младенцев. В основном мёртвых, но некоторые подёргивались.

Странно, но меня не замутило и орать я тоже не стал.

Ангел стоял сразу за дверью, боком ко мне. Ореол вокруг него был слабым, зеленоватым спереди, а со спины совсем белым. Этот ангел был нагим и бескрылым.

Падший.

В правой руке ангел держал огненный меч. Меч почти неуловимо подёргивался и от него рикошетили пули. Не то двое, не то трое морпехов держали оборону в дальнем конце, прикрываясь перевернутыми на бок лабораторными столами.

Я пошёл босиком по бело-красной жиже, заходя ангелу за спину. Морпехи прекратили стрелять, видимо, боялись попасть в меня.

Я приблизился к ангелу так близко, что мог бы прижать пистолет к его белоснежной коже. Остановился. Поднял руку с пистолетом. Падший медленно повернулся, посмотрел сквозь меня, продолжая прикрываться мечом от морпехов. Рука его словно жила своей жизнью, загнулась за спину, подрагивала. Может у него на руке глаза есть, как у серафима на крыльях?

Лицо у ангела было красивое, рост метра два с небольшим. Он слепо смотрел поверх меня, потом начал крутить головой, пытаясь отыскать то, что его насторожило.

— Бах, — сказал я.

Ангел вздрогнул и взгляд его сфокусировался.

— Бах, — повторил я. — Бах, бах!

— Святослав Морозов, — сказал падший торжественно. — Преклони колени, ты стоишь перед ангелом.

— Да какой ты ангел? — спросил я, продолжая целиться ему в грудь.

— Падший.

— А мне кажется, ты фуфло, — сказал я и выстрелил.

Кинетика она такая, надежная, но палка о двух концах. Серебряная пуля пробила грудь ангелу, а моя рука с пистолетом дёрнулась и засадила мне же по подбородку. По груди ангела потекла кровь, у меня во рту тоже стало солоно.

Ангел постоял, потом моргнул. Глянул мельком на шевелящегося под ногами младенца.