Через дверной проем в хату шагнуло нечто. Пришелец был так высок, что ему пришлось сложиться едва не пополам. Почти неразличимый в тусклом свете горящей спички, чему Жигалов был несказанно рад, он выглядел как что угодно, но не живое существо. Морда – одни сплошные зубы, протянувшиеся от подбородка до высокого лба; а там, от лба и до затылка, мигали десятки подслеповатых глазок. В правой тощей руке чудовище сжимало ржавые кузнечные клещи, левая свободна – тянется вперед, будто желая сжать лицо Жигалова, спросить – ты кто такой, какие грехи на тебе? Майор шарахнулся в сторону, и огонек спички потух.

В темноте Демьян глухо спросил:

– Мытарь, ты? Забирать его пришел?

– Пришел. Забирать пришел, – ответил гость бурлящим голосом – в его глотке будто бурчала сотня иномирных тварей, и все они рвались наружу, желая выкрикнуть в Явь свои пожелания. Из их голосов, как из мозаики, и складывался голос Мытаря.

– Ну так забирай, раз пришел.

Глаза Жигалова попривыкли к темноте, слабо освещенной проблесками тусклого свечения из окна. Кошмарный Мытарь в одно движение пересек жилище. Наклонился, уцепился за ногу киловяза и рванул на себя. Сухощавый прохныкал в ответ жалостливо, но, к всеобщему удивлению, не сдвинулся ни на сантиметр. Мытарь дернул еще раз, второй: от его нечеловеческой силы доски под телом киловяза трещали, ломались, но сам труп не желал двигаться с места. Поднапрягшись, Мытарь рванул снова – доски затрещали, встопорщились под спиной умер-

шего охапкой щепок и сломанной древесины, однако тело киловяза оставалось на месте. Будто его удерживало нечто куда более сильное. Пришелец из Пекла задумчиво почесал зубными клещами затылок, где вырастали, как грибы, сотни глаз. Осклабился тысячей зубов недовольно. Сказал задумчиво:

– Не понимаю. Почему он со мной не уходит? Пекло ждет.

– Значит, подождет яшче, – ответил Демьян, присаживаясь на табурет и постукивая по ладони махоркой, – значит, другая ему судьба уготована.

– Как же так? Должен он нам, – прошептал черт сотней голосов.

– Дык табе лучше знать. Ты черт ведь?

– Я бес, – поправил его Мытарь, – чертям в Явь ходу нет.

– Да хоть диавол сам! Вишь, не идет он с тобой.

– Грехи… грехи где? – зашарил лапой по рубахе киловяза Мытарь, будто пытаясь обнаружить искомое, и воскликнул вдруг: – Искупил! Искупил!

– О як! – удивился Демьян. – Слышь, Мирон, ты чаго там зробил такого, что тебе к Сатане не пускают?

– Не зна-а-аю… – протянул Сухощавый, выблевав очередную порцию карт. – Ну, пацаненку времечка выиграл трохи…

– Во, видал, пасынок пекельный? – и Демьян показал Мытарю кукиш. – С чем пришел, с тем и уйдешь. Ни с чем, то бишь. Самопожертвование искреннее, слыхал про такое? Мироша от души, сам того не ведая, человека спас.

– Искупил грехи, значит? – Мытарь причудливо вывернул голову, несколькими глазами на затылке подозрительно покосился на киловяза.

– Выходит, так, – кашлянул Сухощавый, схаркнув десятку пик.

– Пусть так, – коротко резюмировал жуткий гость и выскользнул к двери, шагнул за порог – словно его и не было, растворился сразу, а вглубь хаты хлынул дневной свет, такой яркий, что Жигалов даже заслонил глаза. Напоследок раздался слабеющий голос Мытаря:

– Не прощаюсь, смертные, еще свидимся…

Сам Жигалов все это время сидел, опершись о стену и распахнув от удивления рот. Он уже отвык воспринимать окружающие чудеса с точки зрения научного подхода – понял, что материализм тут не поможет, не сладит со всеми этими чертями, пеклами и полубесами. Но все равно явившийся в гости к киловязу Мытарь удивил его настолько, что он сумел прийти в себя лишь после того, как Демьян потрепал его по щеке со шрамом.

– Ты як, майор, в порядке?

– Ага, – кивнул Жигалов. – Еще раз так за щеку схватишь – по морде получишь.

– Значит, в порядке, – ухмыльнулся зна́ток.

– Слышь, Дема, – крикнул из угла Сухощавый, проблевавшись очередной порцией карт, – дык я шо, стал быть, в Пекло не попаду?

– Стало быть, так. Где Максимка?

– Он в поле за хатой побёг, а там его училка ваша увела, сиськастая такая. Я в окошко бачил перед тем, как меня… кха-кха-а-а! – изо рта киловяза посыпались тузы разных мастей. – Перед тем как засранец гэтот, Кравчук ваш, мине прикончил да зубы повынул. А где Кравчук, кстати?

– Нет больше Кравчука.

– Да? Ну и славно. Туды ему и дорога, падлюке.

– Какая еще училка? – заинтересовался Жигалов. – Уж не Гринюк ли? Белобрысая такая, да? Немецкий язык преподает.

– Она самая. Я видал, из лесу вышла и пацана увела. А куды – я уж не ведаю, не до того мне было́.

Майор со знатком переглянулись.

– Слышь, Дема, гэта ведь я во всем виноват…

– Да кто бы сумлевался, – ответил Демьян. – Сказывай уж, чаго натворил.

– Да сам-то я ничего… Должон я был Купаве… кха-кха!.. за услугу одну. Давно дело было, война яшчэ не почалась. Проигрался я однажды чертям, в пух и прах проигрался, да так, шо нияких зубов не хватит откупиться. Должны были мине раньше срока в Пекло забрать. Уж Мытарь в окнах блазнился, заката ждал. Я по соседям, думал, хоть зуб выцыганю, отыграться, так ни хера. Як прознали, шо Мирон Сухощавый по домам пошел – так двери-окна закрыли, и не отвечает никто. Уж почти солнце село, думал, усе – конец мне. Слышу стук в дверь, думал, Мытарь пришел, а там – Купавушка. Решил, она поглумиться пришла напоследок – серчала она на меня шибко, сватался я к ней… кхм… настойчиво. Пришла, злая, як сто чертей, да со своей колодой карт. Кха-кха-а-а… И говорит, мол, зови братушек своих, отыгрывать тебя буду. Всю челюсть поставила, цельную ночь за картами просидела. Долго так, уж пальцы не гнулись. Все до единого зуба отыграла. Я уж ее подначивал, мол, покуда карта прет – давай их нагреем, а она тольки зыркнула так. Говорит: не надо мне ни от тебя, ни от чертей ничего. Я-то, дурак, молодой был, гордый, так и говорю, значит: мол, должен я табе, Купава, буду. Слово киловязье дал. И забыл уж было. А давеча – по весне дошел я, значится, до болота, за травками да еще кое-чем. И слышу – кличут мене. Подхожу, а там в камышах лисица дохлая, брюхо лопнуло, и в кишках уж черви копошатся, вонища. А лисица та пасть раскрывает и говорит человечьим голосом: «Долг, мол, платежом красен! Давай, Мироша, возвращай, что задолжал!»

– А что, отказать никак? – спросил Жигалов, мрачнея.

– Как тут откажешь, майор? Карточный долг – дело чести. А уж коли слово киловязье дал… Не исполнишь – так спросят, своими руками все заживо вырвешь.

– И вырвал?

– Вырвал, – признался киловяз. – И отнес куды сказано было, к Млыну Выклятому, уж черт его знает, чаго ей там стребовалось.

При упоминании Выклятого Млына зна́ток поморщился, как от зубной боли.

– Она мой зуб Кравчуку и передала, значит. Я так разумею, шо им-то он усе гэта светопреставление и устроил, солнце на луну желтую подменил. Вот откуда силы такие у дурака гэтага.

– Та-а-ак, а дальше что?

– А чаго дальше-то? Сам-то разумеешь, откуль у мертвой ведьмы власть такая над Явью? То одну пакость устроит, то другую, то вон психу с больницы побег организует. Она ж – тьху, перхоть бесплотная, воспоминание одно… ща, погодь… кха-кха-а-а!.. – кучка игральных карт у головы киловяза продолжала увеличиваться, уже практически скрыв его лицо – лишь шевелились быстро губы, будто старик решил исповедаться напоследок.

– Кха! А с зубом-то уже якая-никакая, а сила. Кравчук-то, видать, по крови тож знаткой слегка. Вот она и подстроила, шоб у него челюсть повыдергать. А як у Кравчука все зубья с пасти забрала, дык такую мощь обрела, шо лучше б вам, братки, с ней не связываться. У ней зараз силы стока, шо ей сама советская власть нипочем.

– А это мы еще посмотрим, гражданин, – мрачно ответил Жигалов, вертя в руках бесполезный теперь макаров. Демьян с оттенком жалости глядел на мертвого киловяза – тот кашлял и продолжал плеваться картами, явно в непереносимой муке. Неспособный ни жить, ни умереть окончательно. Никак Дема не думал, что когда-нибудь такое второй раз увидит. Произнес задумчиво: