– Здеся вы, душеньки мои пекельные, – осклабился Сухощавый – в предвкушении боя он даже будто помолодел, плечи расправились и окрепли, и в выглаженной красной рубахе ему никак нельзя было дать больше пятидесяти лет. Даже «Ныроб» на тыльной стороне ладони, казалось, горделиво подбоченился, налился чернилами.
Снаружи тяжело, тягостно взвыл один из полубесов Кравчука; саданулся с разбегу о дверь, да так, что та затрещала. Тут же раздался громкий хлопок, от которого у Максимки заложило уши. Из-под двери повалил дым, а снаружи шепеляво заматерился председатель. Окна залепило бурыми ошметками внутренностей.
– Дядька Мирон, вы там шашку динамитную, шо ль, держали?
Сухощавый отмахнулся с ехидной ухмылкой.
– Якую шашку? Кто к киловязу непрошеным зайдет – кишок не соберет, полон порог гвоздей для всяких гостей. Ты гэта, вот чаго… Здолеешь мине зуб вырвать?
– Чего?! – уставился на него Максимка.
– Того! Шоб нам помогли – зуб мой нужон. Да ты не пужайся – они у мине слабо держатся, там чуток всего дернуть треба. Давай-ка бери клещи и рви, – Сухощавый широко раскрыл рот – дохнуло старческими внутренностями, ткнул пальцем на четыре оставшихся зуба. Максимка поколебался секунду, но вдруг с потолка посыпалась труха и по крыше застучали копытца. Мешкать было некогда. Взяв клещи и приладившись к раззявленной пасти киловяза, Максимка ухватил один из зубов – желтый и кривой с черной блямбой кариеса. Стоило потянуть – киловяз замычал, завращал глазами. Еще рывок, и ничего, клещи соскользнули, а у Сухощавого в глазах выступили слезы. – Ты не рви, ты крути его, паря!
Максимка вновь ухватился за бока многострадального зуба; клещи проскрежетали по эмали, но удержались. В дверь опять саданулся бестеленок, прогремел очередной взрыв; ошметки вновь разлетелись по округе, под дверью натекла зловонная бурая лужа. Максимка зажмурился и крутанул изо всех сил, одновременно упершись коленом в грудь старику. Тот хекнул, выдохнул Максимке в лицо липкие капельки слюней… ХРУСТЬ! На пол упал окровавленный зуб, едва не закатился в щель. Сухощавый сплюнул кровь, схватил зуб и тут же швырнул его в печь; отчаянные крики пекельных душ окрепли, усилились, и пламя пыхнуло обжигающими языками едва не до середины избы. Бум! Дверь содрогнулась от очередной попытки полубесов попасть в дом. Киловяз склонился над самым жаром – аж брови затлели, принялся шептать заговор на странном, шипящем и хрипящем языке, обращаясь не к Нави, а к силам куда более темным и древним. В этот момент дверь хаты наконец вышибли, а вернее – разнесли в щепки. В груде развороченных внутренностей и обломков стоял шестилапый теленок с единственным огромным глазом во всю морду, как у циклопа. Он неловко пошатнулся на месте, боднул перед собой воздух и, поняв, что угрозы больше нет, ввалился в избу; замычал яростно – будто из двух глоток. Уже через какую-то секунду миниатюрный «спутник» прошил лопнувший от выстрела глаз насквозь и вошел глубоко в деформированный череп твари. Теленок заскрипел и повалился набок. Максимка и сам не понял, как рогатка оказалась у него в руках, – некогда было думать, рефлексы сработали сами по себе. Он вложил второй «спутник» в мешочек резинки, прицелился в дверной проем, где в заполнившем хату дыму мелькали тени прочих тварей.
– Ну ты прям снайпер, – похвалил Сухощавый, отворачиваясь от печного притвора. Его лицо исказила болезненная гримаса, точно нерв защемило, ресницы прогорели, и теперь глаза его казались еще безумнее, чем у Кравчука; на дне их будто кто раздул адские уголья. Киловяз хищно слизнул кровь с подбородка и уставился на дверь.
– Ты хде там, юродивый?
В хату ворвался новый полубес. Он полз на единственных двух лапах, похожих на человеческие руки; за ним на полу оставался жирный след, как от огромного слизня. Жуткое подобие поросенка хрипело и будто бы пыталось разговаривать. Максимка запустил ему «спутником» в лоб, который тут же провалился внутрь, начал скукоживаться, как бумажный; повалил вонючий дым, и киловяз с молодым знатком расчихались от режущей ноздри вони.
– Да они шо, усе такие смердячие?
– Усе, дядька… – подтвердил Максимка.
– Наружу пора, с придурком вашим повидаться. А то задохнемся тута. Э, суседка! Подь сюды! – не оглядываясь, Сухощавый вытянул руку, и на плечо ему по-обезьяньи запрыгнула волосатая черная тень, свесила ножки – домовой слушался его, будто дрессированный. Вот так, с суседкой на плече, старый киловяз, чьим именем в Задорье шугали детей, вышел на порог. Максимка осторожно выглянул из-за его спины и зажмурился от страха – даже его, повидавшего всякое за последние месяцы, увиденное впечатлило до глубины души. Все свободное пространство перед хатой так и кишело тварями, рожденными от коров, свиней, коз и бесовьего семени. Гады снесли плетень и затоптали хилый огородик киловяза, теснились одной качающейся массой, заползали на спины друг другу. Все они были не похожи друг на друга – у кого птичьи крылья торчат из хребта, у кого даже башки нет, вместо нее клыкастое хайло растет прямо из грудной клетки; взгляд Максимки выхватил одного особенно безобразного теленка с искаженными от боли и страданий младенческими лицами по всему телу. Отродья мычали, ревели, хрипели, а Кравчук любовно гладил их по склизким спинам.
– И как вы воевать шобралишь ш таким войшком? Гражданин, выдайте мальшика, ничего ему никто не шделает! – Кравчук кривлялся, скалился беззубой улыбкой – Максимка не узнавал в нем того жизнерадостного пухлощекого председателя, что деловым колобком носился по Задорью всего три месяца назад. Абсолютно другой человек.
Сухощавый пропустил его слова мимо ушей. Лишь проговорил злобно, негромко, но от появившейся в его голосе силы замолкли даже беснующиеся гады:
– Ты мене полдома раскурочил, гнида пархатая. Зараз отвечать будешь… Ох, спрос с тебе высокий буде, сука. – И цыкнул что-то суседке на плече: тот соскочил, рванулся вперед стремительной тенью; стоявшие ближе всего бестелята попятились, но слишком поздно – брызнула кровь, разлетелись в стороны клочья мяса, обрывки шкур, оторванные конечности. За суседкой оставалась полоса из растерзанных тел, и он почти сумел достичь председателя, когда тот взмахнул рукой с зажатым в кулаке зубом киловяза. Домовой встал как вкопанный – худая волосатая тень, на которую сколько ни смотри, а так и не разглядишь как следует – и издал тягостный стон. Сделав еще один театральный взмах рукой, как дирижер, Кравчук прикрикнул на суседку, и тот неожиданно скукожился, стал меньше ростом и вот так, уменьшаясь секунда от секунды, вскоре растворился – будто утек в землю струйкой сигаретного дыма. Сухощавый хмыкнул задумчиво.
– Дюже сильный ты, да? Суседку усмирил, гляди-ка… Откуда же моща такая у тебе, юродивый?
– Шкоро ужнаешь! Вжять вредителя! – приказал Кравчук отродьям, и те бросились к крыльцу единой гневной массой. Дальше Максимка мало чего сумел разглядеть. Одних лишь полубесов, их разинутые пасти, голые лоснящиеся от пота спины, уродливые очертания тел. Он попятился в хату – уж лучше нюхать вонь разложения, чем столкнуться лицом к лицу с этими тварями. Во вспотевших ладонях мальчик судорожно сжимал рогатку. В мешочке осталось всего три снаряда-«спутника». Но Сухощавый не сдвинулся ни на миллиметр. Он расправил спину и зло, от души, расхохотался. Закатал рукава рубахи до локтей. А потом спустился по ступенькам и встретил первого бычка ударом кулака в лоб. Максимка уже представил, как ощетинившаяся торчащими клыками телячья пасть отхватит киловязу руку по локоть, но не тут-то было. От удара сухонького кулачка киловяза уродец отлетел назад, распадаясь на куски, будто ему врезали по лбу кувалдой. Другой полубес попытался укусить Сухощавого за ногу, но тот легонько брыкнул пяткой и сломал тому челюсть. В теле старого киловяза из ниоткуда появилась богатырская, железная сила – он расшвыривал полубесов, как кутят, убивал их одним ударом, с хрустом выкручивал им шеи. Одного уродца он, даже не крякнув, поднял над головой и швырнул в председателя – тот едва успел увернуться, и теленок с визгом пропахал мордой развороченную грядку с редиской.
