– Пас, – сразу сказал Егоза и скинул руку. – Не прет мне масть сегодня.

– А я на второй круг, пожалуй, – добавил Каштан, почесывая выпуклый и шишковатый, как у медведя, лоб. – Еще пачку ставлю.

– И я на второй, с меня пачка. Ну так шо ты, Дема, пасуешь знову? Вскрываться не будем же?

– Та не, и я на второй, продолжаем. Ты ж банкир зараз, а ты по-честному играешь, – с хитрецой прищурился Демьян. – Только пачки мало буде, Фикса, ты ж человек солидный, так шо давай торг вести.

– Ну давай, торгуйся. Удиви.

– Сорок рублей ставлю!

По хате раскатился уже не вздох, а потрясенный стон. Цельных сорок рублей!

– Та ему ж очко развальцуют, балбесу деревенскому! – шептались те же болтуны.

– Фома, ты такого кретина видал когда? Я – ни разу!

Фикса закурил, прищурился еще сильнее – за клубами дыма его глаза казались похожими на две немецкие амбразуры. Старый вор, в отличие от остальных, чуял, что Демьян ведет какую-то свою игру. Только не мог выкупить какую.

– Удивил, спору нет! Сорок рублей, гришь? Да не можа у тебе таких мастей быть… Где ж ты сорок рублев сыщешь, фраер?

– Где надо – там и найду. Пришлют.

– Сроку табе – неделя. А не найдешь – мы ужо с бродягами твою дупу разыгрывать будем, на троих, – после этой шутки по хате раскатился смех. – Разумеешь, о чем я?

– Гэта значалу проиграть треба.

– Ты и про рубаху так казал, а она таперь на мне, родимая.

– Ну дык чаго, ставишь, не? – требовательно спросил Демьян, которому надоела эта пустая болтовня.

– Ставлю, чаго б не поставить… Докидывай.

– Я пас, – торопливо сказал Каштан, скидывая свой, в общем-то, неплохой расклад – шоху и две дамы разных мастей; отодвинул свою пачку папирос в банк.

Зна́ток добавил себе и Фиксе, глянул исподлобья.

– Вскрываемся!

Вор, презрительно усмехнувшись, аккуратно положил карты лицом вверх. У него были червивая затертая дама, такой же туз и шоха, в общей сумме тридцать два очка. Отличный, выигрышный расклад.

– Кранты тебе, Склифосовский, – сипло посочувствовал кто-то со шконки.

– Каштан, – лениво обронил Фикса немцу, – как вскроется, держи покрепче, а ты, Егоза – сымай с него штаны и штиблеты. Ой влип ты, Дема-а. На сорок рублев влип! Давай, вскрывайся, браток-милок.

Демьян спокойно показал расклад. Пока длилась немая сцена, пододвинул пачки «Беломорканала», лежавшие в банке, поближе, вытащил из одной папиросу и кинул ошеломленному Егозе – тот пялился на него, как на диво дивное, выпученными до красноты зенками. Так на знатка ребятишки в Задорье глядели, когда он изредка фокусы показывал.

– Курево возьми, браток. Ты от души угощал, да я в долгу быть не привыкший.

Фикса поменялся в лице, недоуменно поглаживая свои крапленые карты, ни разу не подводившие за столько лет службы. На столе лежали три шестерки – самая старшая комбинация в секе, которую невозможно перебить. Карты ж колдовской инструмент. Где есть место случайности – там есть место и бесу, а бес уж всяко любому знатку подмахнет, чтоб в Пекло вернее заманить.

– Откуда там… Як ты… – прохрипел старый блатарь, щурясь в попытке углядеть разгадку. – Не понимаю…

– Лянку мою вертай, вор. И сорок рублев через неделю жду. А не то ужо твою дупу развальцуют, оно тебе надо – на старости-то лет?

В хате начался настоящий вертеп – зэки, не сразу понявшие, что произошло, теперь нависали над столом, смотрели в выпавшую у пришлого фраера комбинацию, брали и перехватывали друг у друга зоновские игральные стиры; таким образом колода вскоре перемешалась, и Фикса, схвативший ее, не мог теперь сосчитать точное количество карт.

– Стоять! Руки-руки! – прикрикнул было тот, но поздно. – Откуль пятая шоха? Каштан, у тебя была? Или у тебя, Егоза? Ни хера не понимаю. Гэта ж… чертовщина якая-то!

– Рубаху сымай, – напомнил Демьян, повышая голос, чтобы перекричать поднявшуюся суматоху.

– Як же так-то… Три шохи? Откуда? – под презрительными взглядами младших товарищей-воров Фикса принялся стягивать рубаху. Из опасного и хитрого блатаря он на глазах превратился в обыкновенного, заплутавшего по жизни старика. – Но як же гэта так, а? Скажи!

– Судьба тебе наказала, вор. Знаешь, у мине есть один знакомец, Мироном звать. Он тоже всю жизнь судьбу в карты обыгрывал, в преферанс да в секу, покудова от него Бог не отвернулся. Кстати, на тебя похож…

Каштан, сидевший до того молча, неожиданно поднялся и зло уставился на Демьяна. Пробасил:

– Вы чего, народ честной, мужики да бродяги, не поняли еще? Он шулер! Обставил нас, стиру с рукава вытащил.

– С рукава? – хохотнул зна́ток. – Дак я ж без рубахи сидел.

– Да хоть из дупы! – со злобой произнес Егоза, тоже всадивший папиросы.

– Откуда пятая шоха взялась, а?

– Дык пересчитайте!

Кто-то из мужиков и правда раскинул по столу карты – шестерок, как и положено, оказалось ровно четыре.

– Не мог он выиграть, – растерянно лепетал Фикса. – У нас же колода… Своя колода у нас!

– Крапленая, да? – подсказал Демьян, надев лянку и закатив рукава – намечалась драка. – Так кто тут шулер? На кой колоду поменяли?

– Ты кому предъявляешь, гнида? Ты с ворами говоришь!

– Да хоть с чертями! Ну-ка, вспоминайте, мужики, – обратился зна́ток к остальным зэкам, наблюдавшим за перепалкой, – кто с ними этой колодой играл яшчэ? И кто им тут должен?

– Фома должен…

– Забудь про долг, Фома, – обманули тебе, развели на рублики. Жулики они все! Меж собой одними картами играют, а вам другие подсовывают.

Среди сидельцев волной разошлось недовольное ворчание. Один из мужиков, что покрепче, шагнул к столу, спросил:

– Правду он говорит? А я ведь тоже вам передачку всадил… Сала шмат, чая три пачки и семь рублей. Где передачка моя, Фикса?

Старый вор не нашелся что и ответить. Он сидел, поникший, на лавке; даже наколки на его теле словно расплылись и поблекли. Фикса как-то глупо улыбался, будто бы немного не в себе, и все пытался сосчитать колоду, тасовал в ладонях бумажные прямоугольники.

– Да он баки вам вколачивает, а вы уши развесили, мужики! – взвизгнул Егоза, доставая из-за пояса заточку. – Он сам катала, видать, знатный, так еще и в блудняк вас тащит, смуту вносит в людском обществе. Мы люди честные, за нас на каждом централе знают!

– Да он рамсы попутал, фуцан! Держись, чертило, башку расшибу, – прогудел Каштан, надвигаясь на Демьяна. Тот даже немного струхнул от его мрачного мертвого взгляда, но сам поднял кулаки в боксерской стойке.

– А вы не мешайтесь! – предупредил мужиков Егоза. – Кто за черта мазу потянет – сам под шконку нырять будет.

Надежды, что мужики вступятся, не было – те застыли бледной стеной вокруг стола. Каштан резко рванулся вперед, сделал обманный замах правой; зна́ток поднырнул, уходя от удара, и тут же наткнулся на апперкот с левой.

Хорошо хоть успел челюсть прикрыть, но все равно от удара дюжего немца пошатнуло, а в голове загудели пасхальные колокола. Каштан продолжил бить, вколачивать дурь пудовыми кулачищами; с разбитой губы брызнула кровь, и Демьян со свирепым воплем выбросил несколько раз кулаки наугад. Кажется, попал в толстый лоб: немец потряс головой, чуть опустил руки. Демьян вспомнил партизанские деньки – как однажды, безоружный, буквально отгрыз фашисту нос. Издав воинственный клич, бросился на Каштана, вцепился зубами в крупный, мясистый, не раз ломаный клюв немца; тот совершенно по-бабьи завизжал. Брызнула в рот соленая юшка. Оба обрушились на стол, своротили все с него на пол, барахтаясь и рыча, как два дерущихся медведя. Демьян споро двигал челюстями, перетирая хрящи; Каштан пудовыми кулачищами колотил его по ребрам и гнусавил:

– Егоза, сыми его! Сыми! Пырни гниду!

Демьян уже приготовился получить заточкой в бок, как вдруг дверь камеры распахнулась и сержант-пупкарь закричал с продола:

– Отставить драку! Ша, все по шконарям, суки!

Демьян разжал зубы, Каштан с силой отбросил его через всю камеру и откинулся на столе, зажимая нос. Мужики в хате прыгали по нарам, садились на корточки, прикрывая затылок: получить дубинкой никто не хотел. Демьян заметил, как Егоза быстро прячет заточку в щели в стене. Фикса по-прежнему сидел и глядел на разлетевшиеся повсюду карты, думая о чем-то своем. При появлении вертухаев он встрепенулся и бодро отрапортовал вошедшему старшине: