Немного успокоившись, Максимка поднялся на ноги, зашел в дом. За печкой шевельнулся суседко – словно бы сочувственно, давая понять, что ученик не один. Максимка выпил квасу, посмотрел в зеркало – там отражался покрытый пылью и грязью, повзрослевший за последние пару месяцев паренек. Подумал, что сказал бы сейчас на его месте Демьян. Наверняка промолвил бы что-то вроде «эх, где наша не пропадала!» или «у мине идея есть!».

Максимка робко улыбнулся себе в зеркало, показал язык. Надо к Жигалову идти. Или к Демидовне. Слезами горю не поможешь. Нужно вызволять знатка…

Задорье тем временем просыпалось. Кто-то выгнал гогочущих гусей на выпас, кто-то вел на луг посвежее самую обыкновенную – без клыков и с шерстью – буренку, кто-то колол дрова. Доносилось издалека «так»-«так»-«так». Максимка вслушался, и зубы заныли – в мерный стук топора вклинивался непрошенный «ад»-«ад»-«ад».

Чертов Угол

Тяжело дыша от переполнявшего ее гнева, Анна Демидовна остановилась на крыльце барака, где квартировался Жигалов. Несколько секунд она раздумывала, что сказать проклятому чекисту, а потом махнула рукой – будь что будет – и яростно постучалась. Не дождавшись ответа, она пнула дверь носком туфли.

– Элем Глебович, открывайте, это я, Гринюк! Я знаю, что вы здесь!

За дверью раздался недовольный рык – учительница раздраженно подумала, что майор всегда будто рычит, а не говорит, – и на пороге появился злой как собака Жигалов, весь растрепанный и грязный. При виде незваной гостьи он скривился, как от зубной боли.

– Вам-то чего от меня надо?

– Манерам бы вам поучиться, Элем Глебович! – чуть ли не крикнула ему в лицо Анна Демидовна.

– С себя начните!

– Что-о-о?

Жигалов вздохнул, почесал указательным пальцем усы. Учительница заметила, что седины на висках у майора прибавилось, да и в целом выглядел он как последний кабачный забулдыга – на лице сажа, растрепанные волосы в пыли, рубаха под кителем в бурых пятнах.

– Вы что, ранены?

– Нет. Ладно, не с того мы разговор начали. Проходите, – махнув рукой, Жигалов ушел в комнату.

Войдя, Анна Демидовна приятно удивилась царившей в помещении чистоте. Посуда вымыта, вторая смена одежды аккуратно висит на плечиках – тем более странно, что майор похож сейчас на вышедшего из драки уличного кота. Притом вышедшего не победителем. Майор сел на кровать, скрипнувшую под его весом, указал учительнице на стул у печки. Взяв кружку с чаем, шумно сделал глоток. Выжидающе уставился на посетительницу.

– Присаживайтесь. Тесновато, но чем богаты, как говорится. И выкладывайте скорее, с чем пришли – у меня времени в обрез.

Анна Демидовна присела, чопорно оправив юбку. Вскинула острый подбородок, бесстрашно уставилась в глаза майору.

– Скажите, вы как-то причастны к аресту Демьяна Григорьевича?

– К аресту кого-о-о? – Жигалов подавился чаем и громко закашлялся.

– Не прикидывайтесь этой, как ее, овечкой белой! Ко мне только что Губаревич прибегал, весь в слезах, доложил все о ваших кознях – что Демьяна увезли два бугая на черной «Волге»! Сказали, из органов, били его, бедного… А мальчонка перепуганный весь! Вы чего вытворяете? Гэпэу на выезде! – добавила она, вспомнив выражение Демьяна.

– Не обзывайтесь! Я представитель власти!

– Ну коль вы представитель – то и представляйтесь! Власть народу служит – так Ленин говорил. И вообще: власть – народу! Мы в социализме живем, в самой прогрессивной стране! – Анна Демидовна на ходу вспоминала все коммунистические лозунги. – А вы невинных в тюрьмы сажаете, где такое видано? Чего он вам плохого сделал? Зачем Климова упекли?

Майор смотрел на нее с распахнутым ртом, будто впервые в жизни увидел. Потом схватился за голову, запустил пальцы в грязные волосы.

– Так его взяли? – пробормотал майор. – Вот ведь черти заполошные! Как невовремя…

– Так это… не вы? – с надеждой спросила Анна Демидовна и, как при прошлой встрече с Жигаловым, достала платок из сумочки; принялась нервно мять его в руках. – А я знала, что не могли вы такое сотворить!

– Да я, я это, кто ж еще? Виновен, виновен по всем статьям! Это ж я опергруппу-то и вызвал… Е-кэ-лэ-мэ-нэ, кто ж знал, что все так повернется? Думал, успею отбой дать, и из головы вылетело… Я ж, дурак, его домой и отправил, а Павлов и Сидорович его, видать, уже поджидали… Ой, дура-а-ак, мля!

Жигалов звонко хлопнул себя по лбу.

– Вы вызвали? – совсем растерявшись, переспросила учительница и машинально добавила: – Не материтесь.

– Я, да, я, кто ж еще! – Он вновь хлопнул себя ладонями – теперь уже по вискам, да с такой силой, что учительница аж вскинулась – как бы не навредил себе.

– А… а зачем? – только и смогла вымолвить Анна Демидовна.

– А затем, что еще вчера все совсем по-другому было! Вы меня тоже поймите: у меня не то секта мракобесов, не то вредитель, а он еще и с зоотехником… Что ж теперь делать-то?

– Как «что делать»? Вызволяйте Демьяна Григорьевича, да побыстрее, пока ему ваши дуболомы последние почки не отбили!

– Так как его вызволять-то? Он у меня по делу проходит как особо опасный этот… вредитель и организатор подрывной деятельности. И рапорты на него вон – в Минске уже. Тут уж мои полномочия… – Майор развел руками, поднял взгляд на Анну Демидовну. В глазах той читалось разочарование вперемешку с презрением. Спросил внезапно:

– Водки будете?

– Нет уж, спасибо. С доносчиками и трусами не пью.

– Да ты… вы охренели? – взвился Жигалов. – Кто трус? Я трус? Да я под Берлином – вон! – ткнул пальцем в шрам на щеке. – За вас, за всех! Кто трус, я трус?

– Так чего ж сейчас задрожали? Натворили делов – и в кусты? А если Климова сейчас к стенке поставят, без суда и следствия? Как спать потом будете?

– Не бывает у нас без суда и следствия, – пробормотал майор, но уже с сомнением. – К стенке уж точно не поставят.

– Но ведь арестовать-то арестовали? – ехидно заметила Анна Демидовна.

Жигалов тяжело вздохнул, встал с кровати и заметался по комнате, принялся швырять вещи в чемодан и рассуждать вслух:

– Это ж в Минск ехать, с рапортом. А к кому я пойду? А вот к Родоченко пойду, он мне за тот конфискат еще должен… А чего Родоченко? Климов-то, поди, в кутузке, это к начальнику райцентра идти надо… А чего я ему скажу? Ладно, как-нибудь… Погодите. Анна Демидовна, а Губаревич-то где?

– Дома сидит… Ну в доме у Демьяна, в смысле. Мать-то его того, пьет. Вот он ко мне и прибежал жаловаться.

– Пускай сидит и носу на улицу не кажет, а то… – Жигалов понизил голос и с явной неловкостью произнес: – А то у вас, кажется, черти завелись.

Анна Демидовна нервно сглотнула, глядя в глаза майора, который, кажется, искренне верил в сказанное. Выглядел Жигалов еще более сумасшедшим, чем Демьян, когда рассказывал про свои заговоры на синие камни подаренного украшения. Она зачем-то коснулась висевшего на шее кулона.

– Какие черти, вы чего, Элем Глебович?

– Да самые натуральные черти в вашем Задорье обитают! Я за прошлую ночь чуть в Бога не уверовал, мать вашу! Под пулями да снарядами, честное пионерское, и не молился даже, а тут… А меня ж самого теперь посадят, поди, я ж трупу башку отстрелил и хлев сжег! А труп говорящий был! Ох, надо ж еще с клуба труповозку вызвать на Остапа… как его там?

– Какого трупа, какую труповозку?

– Обыкновенную, которая покойников возит! – рявкнул майор, с трудом закрывая защелку разбухшего чемодана. – Труп зоотехника в поле лежит.

– Зоотехника? – ахнула учительница. – Полищука, в смысле? Так он погиб?

– Его самого! Застрелился ночью… А потом я его застрелил… А, неважно! Ладно, Анна Демидовна, миленькая, могу я вам довериться?

Жигалов присел на корточки перед учительницей, положил ей на плечи широкие ладони, глянул так, что она обмякла вся под его безумным взглядом.

– Не знаю… Думаю, да… А в чем?

– Приглядите за Губаревичем, чтоб никуда не совался, – вот вам задача от государства, от партии и Родины, Анна Демидовна, родной вы мой товарищ. Мне надобно в Минск смотаться, чтоб Климова в лагеря не упекли. Глядишь, коли оправдаюсь и сам на зону не уеду, то вашего знахаря спасу. А без него вам, пожалуй, теперь тяжко придется…