– О чем обычно беседуют на сборищах вроде этого? – интересуется гость. В нем и правда есть что-то экзотическое. – О поэзии? Погоде? О смерти?

Меня почему-то это смешит. Искренне, как давно уже ничего не смешило.

– Нет, о смерти – это вам не сюда.

Всех, кто здесь присутствует, убить достаточно сложно. У каждого вида собственные способы, все как один сложные и маловероятные. Разве что у нас простой поцелуй, но, зная такую особенность, каждый амур имеет в своем арсенале миллион способов его избежать.

– Мне сказали, что вечеринка в честь нимфы, которая провела полторы сотни лет в каменном обличии. Звучит вполне смертоносно. Каково это: все понимать и чувствовать, но быть неспособным изменить свое положение?

Да уж, своеобразное, конечно, у него чувство юмора, если это вообще можно назвать юмором. Обычно у амуров характер полегче. Лео, Брианна, Аврора и прочие живут себе в свое удовольствие, это я слыву разочаровавшимся в любви аскетом. Приятно знать, что есть второй такой, даже если он где-то в Будапеште.

– Вы уже поздравили виновницу торжества? – спрашивает он.

За все это время незнакомец не сделал ко мне ни шагу, разговаривает вполоборота. Не очень-то вежливо, но по сравнению с бойким вниманием моих собратьев, которые родились задолго до понятия «личные границы», это кажется освежающим.

Ох, а я ведь и правда забыла поискать бедную кариатиду…

– А вы? – в свою очередь интересуюсь, чтобы об этом не думать.

– Из нас обоих плохие гости.

Незнакомец сразу сообразил, что я тоже не потрудилась ее найти. Видимо, интроверты понимают друг друга с полуслова.

– Идемте поищем ее, – предлагает он. – Если честно, я понятия не имею, как она выглядит. Слышал только, что ее голые груди отлично смотрелись над Невским проспектом, но по этому признаку мы долго будем ее искать.

Уверена, Лео и большинство наших на его месте сказали бы: «Ее груди отлично смотрелись. Это, случайно, не ты?». Я почти слышу эту реплику, все ее интонации. Становится приятно, что незнакомец хоть и амур, но сторонится дешевых подкатов. Я вовсе не злюсь на остальных, амуры, считай, сотканы из любви, она выплескивается из них сама – кстати, Лео обсмеял бы даже это слово и рассказал бы, что еще он бы с удовольствием выплеснул, – но здорово, что среди нас есть еще одна черная овца.

Я делаю незнакомцу знак следовать за мной и ухожу в дым, туда, где звуки кажутся громче. Все дальше от морской прохлады, туда, где дым пахнет слаще, где его подсвечивают вспышки магических огоньков. Гость, не приближаясь, шагает за мной. Мы бродим по закоулкам в поисках нимфы. Спрашивать бесполезно, поскольку повсюду уже сплетенные парочки, им не до поздравлений. Сколько времени я провела на вечеринке? Силюсь вспомнить, когда в последний раз били часы, и не могу. Музыка больше не бьет по ушам, она стала протяжной, как для медленных танцев.

В конечном итоге мы оказываемся в центральном пространстве, где стоят столы с выпивкой, пианино и расположен угол двух полуразрушенных стен, в котором прорицает Аврора. Сейчас ее нет. Похоже, тоже где-то веселится.

– Пока мы шли, я встретил немало нимф, – заявляет незнакомец, прямым ходом направляясь к столу с выпивкой. – Будем считать, что мы повидались с нужной.

– А где хоть одна шутка про «они тоже были голые»? – не выдерживаю я.

Незнакомец бросает на меня взгляд через маску – неприветливый, совсем не флиртующий. Читать его эмоции все равно что пытаться разглядеть что-нибудь на улице в темную безлунную ночь. Он берет из ведерка бутылку игристого. С нее капает вода, поскольку лед давно растаял. Однако шутки про «люблю, когда все мокрое» я тоже не слышу. Лишь только музыку, которая заполняет пространство, пульсирует в душном воздухе.

Он наливает вино в два бокала и протягивает один мне. Тост за приятное знакомство отсутствует. Незнакомец даже не касается своим бокалом моего, просто пьет, изучая окружающую обстановку. Мы не одни, на лежанках и диванах валяются другие гости. Утехам предаются не все: кто-то болтает, кто-то уснул.

– Там, где вы живете, вечеринки примерно такие же? – спрашиваю я, сама не веря, что выступаю в роли того, кто первым нарушает молчание.

– Абсолютно точно такие же, – серьезно отвечает незнакомец.

Я невольно обращаю внимание, что светлая прядь, падающая ему на лицо поверх маски, действительно седая. Амуры физически совершенны, а если поранятся и повредят свою оболочку, исправить такой мелкий недостаток ничего бы не стоило с помощью магического эликсира. Факт, что он этого не сделал, вызывает у меня внезапное уважение.

– У вас никогда не возникало мысли, что система несправедлива? – произносит он, рассеянно прикладываясь к бокалу. – Способность умереть делает жизнь острее. Какая жестокая шутка: создать существ, миссия которых обслуживать любовные потребности людей, и сделать их бессмертными.

– Все вопросы к Афродите, – отшучиваюсь я.

Как странно обсуждать такую запретную тему.

– Взгляните на них, совсем не возражают. – В его голосе мрачная ирония. – Когда дело касается любви, амуры такие же наивные, как люди. Меняют свободу на возможность пощупать кого-нибудь за ляжки.

Он смотрит на парочку амуров, которых я хорошо знаю, но близко мы не общаемся. Те сидят, обнявшись, и о чем-то щебечут. У них, как сказали бы люди, постоянные отношения. Очевидно, гостя нашей вечеринки тошнит от таких вещей. Это меня неожиданно забавляет. Мои взгляды непопулярны, и до встречи с ним я даже не представляла, как здорово, когда их кто-то вдруг разделяет.

А потом он снова удивляет меня.

– Давайте потанцуем?

– Думала, вас такое не интересует.

– Музыка – высшее выражение красоты и порядка, – пожимает он плечами. – Не вижу в ней ничего плохого.

– Не видите ничего плохого? – повторяю я и подхожу ближе. Сам он не сокращает расстояние между нами ни на шаг. – Музыка вам премного благодарна.

Я ставлю пустой бокал на стол. Беру второй из его рук и тоже ставлю. Мной овладевает то же настроение, которое заставило меня сегодня надеть босоножки из переплетенных ремешков. Перспектива немного развлечься, почувствовать некоторую легкость иногда манит даже меня. Ничто амурское мне все-таки не чуждо. Да и просто интересно полюбоваться на ворчуна танцующим. С трудом представляю себе это зрелище.

А он хорош. Как только кладет ладонь мне на