В этот раз ответ пришёл. И этот ответ Марина запомнила навсегда. И боль, которая пронзила её в ту секунду. И… ненависть к завёрнутому в одеяло ребёнку, которого недавно с нежностью приложила первый раз к груди.

«Не пиши мне больше», — таким было первое письмо от Бориса за долгие четыре месяца…

Боль была сильнее той, что она испытала в родах. Та уже забылась. Гормоны действуют? Или это «Не пиши мне больше» сыграло роль отвлекающей терапии?

Но Марина писала всё равно. Ненавидела себя за малодушие и бессилие, но писала. Убеждала себя, что Борис притворяется, делает вид, что ему плевать, а на самом деле только и ждёт писем с рассказами о Максовых коликах, неуверенных шагах, первом сказанном слове. Это, кстати, было слово «буль», означавшее «мультик».

Она писала. Он не блокировал её и не заносил в чёрный список. Даже иногда отвечал. Крайне редко и немногословно, всякий раз давая понять, что общение его тяготит.

Так прошло почти шестнадцать лет. На миллион писем от Марины пришлось не более полусотни от него. И все они были короткими и злыми. Иногда едкими, вроде:

«Интересно, когда тебе всё-таки надоест писать?»

А она писала. Каждый раз задавая себе вопрос: зачем? Зачем она это делает? Она, женщина с образованием психолога, навязывается мужчине, которому точно не нужна. Или нужна?

«Ну, конечно, — горько ухмылялась она, — просто он стесняется признаться в своих чувствах. Спать со мной и ребёнка сделать не постеснялся, а потом вдруг стал целочкой-незабудочкой…»

Маринина мама когда-то сказала замечательную вещь:

— Телефон — устройство для двусторонней связи. Если с другого конца ни разу не позвонили, значит, никто там твой голос слышать не желает.

Первые месяцы можно было считать, что у любимого просто временное помешательство. Хорошо-хорошо, пусть долговременное. Отведём на это целый год, но не шестнадцать же!

Марина в голос хохотала над собой, глотая злые слёзы, а потом всегда прислушивалась: не разбудила ли Макса?

Все эти шестнадцать лет Марина думала: что она сделала не так? За что получила такую жестокую отставку без объяснения причин на пятом месяце беременности? Она хотела знать эти чёртовы причины. И тогда, и сегодня — столько лет спустя! И готова была терзать телефон, бомбить Бориса месседжами. Одного объяснения ей бы хватило, простого человеческого слова! Были бы живы родственники Бориса, они бы непременно всё Марине объяснили: между ними сложились добрые взаимоотношения. Борькина бабушка никогда бы не позволила ему бросить беременную женщину. Марининых родителей тоже уже нет в живых, и пойти ей не к кому. И она писала. Убеждая себя, что пишет ради сына.

А, может, не разлюбила? Да нет, чушь. Она не сможет простить Борису предательства и этой многолетней пытки молчанием.

Знает же, любые звонки бывшим — всего-навсего попытка вернуть душевное равновесие. Как же так: я хорошая, а меня бросили? Это не может быть правдой. Надо снова поговорить, обсудить, надо начать общаться заново, но нет, не потому, что осталась любовь. А потому что быть отвергнутым — невыносимо. Пусть лучше будет худой мир, пусть даже будет война и постоянные ссоры, но меня не бросят, не дадут понять, что я не нужна.

И Марина соглашалась с этими мыслями. Она звонит не потому, что любит. Она ищет ясности. Она не может принять случившееся почти шестнадцать лет назад. Это беда — всю жизнь тащить за собой фантом. Но она не могла ничего с собой поделать. И наслаждалась мучительной пыткой Борисовой неразговорчивости, и сама в свою очередь время от времени истязала молчанием Максима.

Сын с рождения был неуклюжим и невезучим. И об этом Марина тоже писала Борису. Просила принять участие в жизни сына.

«Тебе помочь ему — раз плюнуть. Секунда. Даже доля секунды. Просто пожелай ему удачи, сукин ты сын!»

«Сукиного сына» она, впрочем, всегда стирала, так как к матери Бориса относилась тепло.

Услышав сегодня, как Макс ронял на кухне ложки, она сделала то, чего старалась не делать без крайней необходимости: отвлеклась от беседы с клиентом, схватила телефон и яростно отстучала сообщение:

«Твоему сыну скоро поступать! Может, соизволишь помочь? Без тебя он не справится!»

Последняя фраза прозвучала жалко, но Марина всё равно её оставила.

После окончания онлайн-встречи она проверила чат.

«У меня нет детей. И хватит об этом».

Марина чуть не разрыдалась. Лучше бы пустой экран, игнор, привычная тишина, чем этот мерзкий ответ.

Потом Марина ненавидела себя за то, что не сдержалась и налетела на сына с упрёками… Ненавидела себя за то, что Борис имеет над ней такую власть. Она не сомневалась, она знала наверняка: он привязал её к себе навсегда. Ему на это тоже потребовалась бы секунда… Доля секунды!

Все-таки последнее слово должно остаться за ней.

«У тебя есть сын. И точка».

Сообщение прочитано. Ответа она не дождалась.

— Да лучше бы тебя вообще никогда на свете не было, — зло прошипела Марина. Хотела написать фразу Борису, но вместо этого уткнулась лицом в подушку и зарыдала.

[1] Строка из песни «Восьмиклассница» группы «Кино» (сл. и муз. Виктор Цой)

[2] Строка из песни «Дыхание» группы «Nautilus Pompilius» (сл. Илья Кормильцев, муз. Вячеслав Бутусов)

[3] Название придумано автором

Глава 5

Мысли, которых у меня никогда не было, из дневников, которых я никогда не вёл

Доктор Олег Николаевич Султанов был почти членом нашей семьи. Нет, он ни с кем из нас не дружил, не крестил меня, не отмечал с нами семейные праздники и никогда не звал к себе в гости, не приезжал по вызову, если у кого-то где-то кольнуло или стрельнуло и даже не консультировал по телефону.

Мама говорила, что он и тех, кого обязан был лечить в рамках профессиональной деятельности, не особенно баловал вниманием.

Членом нашей семьи он мог бы считаться исключительно по причине частого упоминания его имени.

Моя мама работала медсестрой хирургического отделения в больнице имени Ореста Крестовского. И не было ни одной смены, после которой она не принесла бы домой рассказов о том, что «опять отчебучил доктор Султанов».

«Чебучил» он, как можно было бы подумать, вовсе не что-то ужасно-медицинское. Не перерезал аорту вместо печёночных протоков, не забывал инструменты в полостях. Хотя, вероятно, мог бы натворить и такое, если бы вообще имел склонность подходить к операционному столу. Но в этом-то и заключался главный талант хирурга Султанова: он мастерски умел отлынивать от работы.

К тому моменту, когда мама