— Старая карга успела передать тебе дух тарам, — пожал плечами мужчина. — И я решил попробовать решить все миром. Но дракону нужно было есть, так что… Овец хватило ненадолго. Перевертыши пытались убить тебя — этого нельзя было оставлять без последствий. А когда вы начали грызться между собой, как стая собак, я понял, что можно этим воспользоваться.

— И убил Черныха? — догадалась Соня, с отвращением отползая в сторону. Ей хотелось сбросить с себя проклятый чихти-копи, давивший на голову не хуже чугунной гири, но она не решалась злить Саида, всеми силами пытаясь выиграть время.

— Да его и убивать-то не понадобилось, — пренебрежительно отозвался мужчина, почти любовно погладив стенки кувшина. — Показался разочек из темноты…

— А Марина, ее за что?

— Девка сильно прилипчивая, — Саид обернулся, обнаружив, что она успела отползти довольно далеко и, недовольно цокнув, подтянул ее за ногу. Спина проехалась по земле, царапая кожу, Соня едва успела уцепиться за мешок с картошкой, но видно, тот стоял здесь уже давно, потому что раздался треск и в руках у нее оказалась оторванная горловина. — И глупая, как курица. Висла на мне, проходу не давала, а сама все мои данные по архиву пробила. Я, говорит, и не знала, что вы с Нино из одного аула, — передразнил он очень похоже.

Горечь расползлась по языку, глаза защипало. Соня часто заморгала — не сейчас.

— Пришлось документы забрать, — рассеянно добавил Саид. — Ну а девку сожрать, не пропадать же добру… Кто же знал, что ты часть бумажек тоже получишь? Это, конечно, все испортило. — жестко закончил он и неожиданно весело спросил: — Ну что? Надышалась перед смертью? Тогда начин…

Закончить он не успел. Всеми позабытый несчастный Мотя кое-как вдоль стены добрался до них и затих там, выжидая удобный момент. Соня видела, как он часто дышит, слизывая бегущую из носа кровь, как дрожат руки и глаза отчаянно ищут ее взгляд, но только теперь позволила себе посмотреть в ответ — время вышло. И Мотя прыгнул. Со звериным утробным рыком оттолкнулся от земли, меняясь в прыжке так, что на спину Саиду приземлилась уже знакомая лохматая собака с измазанной зеленкой загривком. Вцепилась в плечо обидчика, толкая вперед — начавший оборачиваться Саид вскрикнул, но удержаться не сумел — весом собака была с доброго барана и мужчина, поскользнувшись на гнилой картошке, рассыпанной ее стараниями по полу, упал. Голова со звуком расколовшейся тыквы ударилась о фонарик, разбив его и свет погас. Одновременно с этим раздался знакомый и не означающий ничего хорошего звук разбившейся посуды.

В абсолютной темноте испуганный мотин всхлип прозвучал особенно громко.

— Соня?.. — начал было он.

— Тихо, — шикнула она, замерев.

Что-то менялось. Так глухой ночью меняется воздух перед грозой, когда тяжелые тучи незаметно и стремительно закрывают звезды. Запах мускуса и гнили резко усилился до рези в глазах, одновременно с ощущением, что все пространство в комнате заняло что-то очень большое и злобное — оно было повсюду и было очень, очень голодно.

Ее руку нашарили влажные пальцы Моти, до боли сжали. Он ничего не говорил, что Соня слышала сбивчивое, неровное дыхание и понимала, что мальчик напуган. То, что было перед ними, вокруг них, определенно не было человеком. И большой вопрос, было ли оно разумно… Как Саид управлял им и управлял ли вообще?

Ей неожиданно вспомнился его рассказ: этой ночью завяжите глаза и закройте уши. И пока солнце не встанет — не выходите из домов.

Едва ли это поможет, но когда ничего другого не остается… Она наощупь, остро ощущая как тьма вокруг них продолжает сгущаться во что-то все более определенное, принимая форму как наполненный дымом сосуд, нашарила голову Моти и с силой прижала его руки к ушам, а сверху намотала-набросила горловину от мешка:

— Молчи!

Даже это короткое слово привлекло внимание чудовища — Соня сотней впившихся в кожу иголок страха почувствовала это и зажмурилась, наматывая на себя слои чихти-копи, впервые радуясь, что не выбросила эту дрянь куда подальше. В последний момент успела закрыть руками уши, сжаться в комок, когда раздались тихие, но отчетливые шаги.

Цок-цок.

Сердце пропустило удар. Кровь в ушах билась так оглушительно, что она не услышала, а скорее почувствовала кожей как скребут по твердой земле острые длинные когти.

Цок-цок-цок.

Нахлынувшая волна мерзкого запаха обволокла их, заставляя шевелиться волоски на руках. Соня даже дышать перестала, воздуха не было, потому что все пространство вокруг них заполняло оно и оно было голодно и искало, искало…

Шумный выдох обдал ее теплом и запахом гнилого мяса. Невидимые ноздри втянули воздух совсем рядом с ее лицом. Соня застыла, превратилась в камень в ожидании смерти и боли и не знала чего боялась больше. Нестерпимо хотелось открыть глаза, посмотреть что в конце концов оборвет ее жизнь, ведь это глупо — так и не увидеть собственную смерть, не попытаться уклониться. Она не шевелилась. Время тянулось невыносимо медленно, по капле вытекая из часов ее жизни.

Цок-цок.

Когда веки, казалось, против воли уже готовы были открыться, что-то изменилось. Воздуха вокруг словно стало больше, окружающее пространство вновь стало ощущаться и звуки заполнили погреб: скулеж Моти, ее собственное дыхание и отдаленно, едва слышно прозвучавшее:

— Соня!

Глава 17

Собственная кухня еще никогда не казалась ей настолько маленькой и при этом такой уютной — разве что когда бабушка была жива. Впрочем, она безделья не любила и любому, кто собрался «поточить лясы», быстро находила работу.

Теперь бабушки с ними не было и Соня сидела, забравшись на стул с ногами, поджав к себе колени, грела спину о батарею и медленно, осторожно прихлебывала из дымящейся горячей кружки. Из одеяла торчали только голова и руки, отчего она напоминала стог сена — на печке, замотанный точно так же, полусидел Матвей. Его порывались отправить в постель, как пострадавшего, но мальчишка отвоевал себе право присутствовать на собрании взрослых. Взъерошенный, как воробей, с торчащими из-под бинтов клочками роскошного хохолка, неровно обстриженными теткой Томой, бледный до синевы, он больше походил на упыря, чем сидевший рядом с печкой Борис.

Кроме четверых уже упомянутых в комнате присутствовали Мирча Владович — в углу у самого выхода, и Марк Левин — на последнем свободном стуле. Итого шесть человек, занявших все свободные посадочные места. Соня переводила затуманенный взгляд с одного на другого и силилась остаться в реальности,