Но это вопрос времени. Полковник Зотов ни за что его не упустит. 
Его величество сделал еще глоток шампанского, откинулся на мягкую спинку дивана и неожиданно сменил тему разговора:
 — Никита Михайлович говорил мне, что несколько раз предлагал вам служить в его ведомстве. Могу я спросить, почему вы отказались?
 Вопрос был неожиданным. Но я не колебался с ответом.
 — У меня свой Путь, ваше величество. Думаю, вы понимаете, о чем я говорю.
 — Коротко и емко, — усмехнулся император. — Магии виднее, да?
 — Так и есть, — кивнул я.
 — Иногда я вам завидую, — неожиданно признался его величество. — А потом вспоминаю, что у меня тоже есть свой Путь.
 Он лукаво покосился на меня.
 — Хотите узнать, какой?
 — Конечно, хочу, — улыбнулся я.
 Я почувствовал мягкое и доброжелательное внимание, с которым император изучал меня. У его величества был очень сильный ментальный дар. И очень необычный. Он не лез в мысли, и даже эмоциями не слишком интересовался. Скорее, проникал в самую глубину души. Определял — что ты за человек, чем живешь, чем дышишь.
 Что ж, править магической империей без такого дара было бы не просто трудно — невозможно.
 — Ходят слухи, что во время церемонии выбора Пути будущий наследник престола получает Знак Короны, — улыбнулся император. — Но это не так. Мы получаем Щит. Мой путь состоит в том, чтобы оберегать Империю и магию. А магия в ответ оберегает меня — самыми разными способами. Иногда, неожиданными, но тут уж ничего не поделать. Либо ты доверяешь магии, либо пытаешься ее подчинить. А это не всегда хорошо заканчивается.
 Император говорил точь-в-точь как Набиль.
 — Я лично настоял на том, чтобы заброшенные алхимические мастерские на Правом Берегу принадлежали вашему роду, — снова сменил тему император. — Догадываетесь, почему?
 — Из-за туннелонцев, — улыбнулся я. — Вы не хотите вмешиваться. Это знак доверия, я правильно понимаю?
 — Правильно, — согласился его величество. — Магические существа открылись вам, пусть так и будет. Я не спорю с магией, а стараюсь прислушиваться к ней. Поэтому не стану пытаться купить у вас этого замечательного жеребца.
 — Мальчик не принадлежит мне, — заметил я. — На бумаге — возможно. Только не на самом деле. Он принадлежит магии, как и любое магическое существо.
 Император весело рассмеялся.
 — Честно говоря, я с самого начала знал, что вы не согласитесь. И сделал вашему деду предложение только для того, чтобы посмотреть, как он мне откажет. Я, знаете ли, очень любопытен. Но кое о чем все-таки хочу вас попросить…
 Его величество сделал многозначительную паузу и выжидающе посмотрел на меня.
 — Сделаю все, что в моих силах, — вежливо ответил я.
 — Когда у Мальчика появятся жеребята, я хочу быть первым покупателем.
 — Думаю, вам нужно обсудить это с Мальчиком, — улыбнулся я. — Хотите, я вас с ним познакомлю? Готов отвезти вас в Сосновку в любое время, когда вам будет угодно.
 — Это очень щедрое предложение, Александр Васильевич, — расхохотался император.
 А потом неожиданно поднялся, держа в руке бокал.
 Разумеется, я тоже встал.
 — За магию! — провозгласил его величество.
 — За магию! — согласился я.
 Бокалы соприкоснулись с тихим звоном. Словно в ответ ему за раскрытыми окнами императорской ложи гулко ударил колокол — на ипподроме начался очередной заезд.
 * * *
 Вечером мы большой компанией собрались в моем саду. Небо над кронами старых лип потемнело, в нем вот-вот должны были проступить первые звезды.
 На ограде мелодично позванивали колокольчики. Уютно пахло дымом из самовара, а из открытого окна кухни доносились голоса Игната и господина Иевлина. Там пеклась вторая порция рассыпчатого печенья — первого противня всем желающим хватило лишь на несколько минут.
 — Вкусно как! — сказал Сева, намазывая густым медом очередное теплое печеньице и отправляя его в рот. — А что, если сделать магическую печку? Пусть сама печет! Магия огня, немного кулинарной магии — и готово!
 — Попробуй, — рассмеялся я. — Если сумеешь уговорить господина Иевлина поделиться его магическим талантом.
 — А я тебя попрошу, — не растерялся Сева. — Тебе он точно не откажет.
 Я покачал головой и тоже стащил с блюда печенье — последнее, между прочим.
 Но лучше рассказать обо всем по порядку.
 Не успел я вернуться домой с Больших Императорских скачек, как ко мне в гости заглянул садовник Люцерн.
 — Зверобой снова зацвел, Александр Васильевич, — сказал садовник. — Пришел я сегодня утром на поляну, а она вся цветами усыпана.
 Мне показалось, что под широкими полями его шляпы промелькнула улыбка.
 — А пчелы-то как довольны! Так и вьются над ним, так и жужжат. И муравейник на месте, словно и не пропадал.
 — Рад слышать, что с Потаенной поляной все в порядке, господин Люцерн, — улыбнулся я.
 — Я вам гостинец принес, — кивнул садовник и протянул мне увесистый глиняный горшок с широким горлышком.
 Я заглянул в него и увидел, что горшок наполнен густым желтым медом, похожим на тягучую сосновую смолу. Принюхался и блаженно закрыл глаза — мед пах сладкими цветами, воском, летними утрами, холодной росой.
 — Благодарю вас, — обрадовался я. — Приберегу ваше угощение до вечера. Сегодня я собираю друзей. Приходите на закате, господин Люцерн, я буду рад вас видеть.
 Несмотря на свою магическую природу, садовник уже заглядывал ко мне в гости. Я надеялся, что и на этот раз он не откажется.
 — Вы спрашивали меня про магические специи, — сказал садовник. — Вот, кое-что удалось вырастить.
 Он достал из-за пазухи тряпичный сверток, крепко затянутый узлом.
 — Передайте это вашему другу.
 — Уверен, ради такого подарка господин Иевлин охотно заглянет ко мне, — улыбнулся я. — Я устрою вам встречу, и вы сможете сами отдать ему специи. Заодно и объясните, как ими пользоваться.
 — Хорошо, — согласился Люцерн. — С удовольствием зайду на огонек.
  Разумеется, бывший императорский повар примчался на мой зов. Стоило только упомянуть специи.
 Я познакомил господина Иевлина с садовником и предоставил им для переговоров свой кабинет — все равно он пока простаивал.
 Ума не приложу, о чем они говорили. Но когда гости вышли из кабинета, на лице господина Иевлина горел неземной восторг.
 — Моей благодарности нет границ, Александр Васильевич, — сказал он, обеими руками прижимая к груди сверток. — Это повод для настоящего праздника.