Бронзяшки сиганули в туннель. Я завизжала от ужаса и первобытного восторга дикарки, впервые ощутившей скорость.

Это было стремно, ужасно, чудесно. Мы куда-то неслись в темноте, то понизу, то по стенкам туннелей, где-то сворачивали, менялись местами, пригибались к самым холкам котов, чтоб не разбить лбы о встречные трубы. Под лапами хлюпала какая-то жижа, и хотелось верить, что это вода. В одном месте Варька схватилась за меч и кого-то лихо посекла на скаку, так, что лишь ошметки остались.

А потом неожиданно мы прорвались на свет, на лицевую сторону, и целую станцию до перехода неслись по воздуху над толпой ничего не понимающих пассажиров. Кто-то потянулся за телефоном, кто-то орал и показывал пальцем, но мы снова ушли на Изнанку, прежде чем паника стала всеобщей.

– Какие полезные зверики! – восторженно вопила Варвара. – Попозже вернемся, проверим узел, кто-то завелся на этой ветке!

Я не собиралась никуда возвращаться. Не горела желанием с кем-то биться. И мечтала лишь об одном: не свалиться с кота на рельсы.

Скачка закончилась неожиданно: мы оказались в иллюзорном мире, полном вздохов, стонов, обрывков мелодий. Я увидела сгустки белесых корней, отдаленно схожих с грибницей. Они светились и как будто тлели: от бесформенных мотков поднимался пар, уходя к свинцовым тучам вверху. Невозможная какофония звуков, словно в этих мотках сплелись все напевы, все попытки человечества с самых ранних времен, с обезьян, отбивающих ритм на бананах, выразить мысли, надежды, веру в скудном наборе нот.

Совсем рядом извивалась плотная лента, полупрозрачная, ртутная. Казалось, что вырезали кусок заливного и оставили чудовищное желе колыхаться на бесконечном блюде. В желе застыли безглазые рыбы, еле двигая драными плавниками.

Так выглядела в изнаночном мире любимая мною река Москва. А корни тянулись от небоскребов, составивших Москва-Сити.

Варька их наскоро пересчитала, выбрала нужный, поближе к реке, развернула за уши кота. Мы прыгнули, уцепились за корни – и очутились на улице, в круге оцепления агентства «Брюс», под неумолчный аккомпанемент сирен скорой помощи и пожарной службы. Добивалась ли Варька такого эффекта? Вряд ли, судя по резкому возгласу. Но мы бухнулись в ноги господину Фролову: два со-здания и коты. Последние резко перестали отсвечивать и дружно прикинулись скульптурной группой новомодного авангардного автора, даром что замерли на проезжей части. Лишь глаза выдавали в кошачьих эфемерное подобие жизни: зло, настороженно следили за всем, что происходило у башни «Москва», возле комплекса «Город столиц», на набережной и в окрестностях.

Фролов изучал нас с таким лицом, будто у него разболелись все зубы, да еще и ревматизм прихватил. В усталом взоре ясно читалось, что только нас не хватало на месте трагедии. Однозначно Варвара Осокина успела за долгие годы надоесть командору сверх всякой меры. А я, чем могла гордиться особо, почти сравнялась с Шестой за полторы недели. В паре же мы все рекорды побили и довели начальника до предынфарктного состояния.

Ну и ладно, прогнать он нас не прогонит, а если что – сыграю на скрипке. И клянусь, мигрень ему обеспечена!

Варька скромно шаркнула ножкой, косясь на развороченный небоскреб. Оттуда как раз выносили тела в черных глухих мешках, много тел, так много, что сделалось тошно. И заново страшно, приливной волной.

Скольких же убил тот испод, скрытый тенями и серебряной маской?

Звучало у реки просто кошмарно, резкими диссонансными нотами. И пахло мерзко: кровью, мочой, рвотой и отчего-то хлоркой. Будто пространство башни уже начали заливать дезинфектантом.

– Вот жестяра! – прошептала Варька. – Сеструха, я думала, ты загнула, ан нет, постеснялась в подробностях жечь! Кровища скоро в реку стечет, это кто же тут развлекался?

– О чем вы, милая барышня? – немедленно прицепился Фролов. – Расскажите старику, сделайте милость, с какого, простите, хрена вас сюда принесло, да еще и по кромочным петлям? Плюс на трофейных реликвиях, украшавших холл небезызвестной гостиницы?

Мы с Шестой переглянулись. По всему выходило, что я в ответе, а она остается подпевать солистке. Для начала я уточнила:

– Кондашов правда умер?

Фролов кивнул. Он вообще был мрачен, непривычно собран и где-то растерял все балагурство и великосветскую болтливость.

Я вздохнула и потянула рукав, но тут громогласно гаркнули:

– Варька!

Все подпрыгнули, включая Фролова. К нам ломился счастливый Патрик, буквально по трупам в черных мешках. На фоне этой скорбной картины его лыба была до того неуместна, что я невольно шагнула назад, а коты вздыбили шерсть на загривках.

Варька помахала рукой и кокетливо поправила косу, но тут Фролов кинул взгляд на обоих, и диалог оборвался в зародыше. Из-за спины Патрикея, как из-за щита прикрытия, выглянул Обухов, улыбнулся мне, но вопить ничего не стал. Не повторил ошибки.

Лишь сочувственно подмигнул, показав, что готов биться бок о бок.

5

Фролова появление гардемаринов вкупе с их желанием поддержать двух прелестных со-зданий не затронуло с пометкой «вообще никак». Хештег #полный_игнор, продолжаем следствие. Он даже не прокомментировал мой новый статус.

Разумеется, для командора моя инициация не стала новостью, но все-таки было немного обидно. Как-то я привыкла среди людей, что коллеги поздравляют с небольшими победами: переездами, ремонтами, присуждением премии. Или с получением сольной партии в перспективном оркестре Лицевого корпуса. Я понимала, что ему не до этого, но все равно скорчила мину.

Потом вздохнула, как перед казнью, набираясь то ли воздуха, то ли сил, и доложила в подробностях обо всем, что случилось за день. О знакомстве с Марго и Долли, о возвращении из МГУ и о страшной гибели главы Дома Иллюзий. О том, что невольно стала свидетелем, за что поплатилась бы жизнью, если б не вмешательство Вари.

Шестая дополнила мой рассказ, не в меру драматичный и красочный, детальным описанием тварей. Выдала их останки властям. Задумчиво подытожила:

– Тени были явно нездешние, шеф, так, дешевый экспорт с Востока. Их подняли не в нашей стране, ну, по крайней мере, далеко от Москвы. Вся Изнанка в курсе, что Ворота – моя территория, нужно быть тупым, как полено, чтоб там нападать на Седьмую.

– Вы поймали его, командор? – дернула я Фролова. – Я смогу опознать по музыке, Кондашов за тем и позвал…

Фролов долго оглядывал меня сверху донизу, неприлично долго, даже Варька смутилась. Бросил через плечо Даниле:

– У Кондашова был шрам на запястье? Аля утверждает, он ткнул осколком.

Обухов нахмурился.

– Нет. Я лично осматривал тело. Вернее, то, что осталось. Ошметки, сломанная груда костей, высушен до самого дна. Но запястья сохранились, что удивительно. Оба без повреждений. Я еще подумал, что странно…

– Запястья без повреждений, – строго сказал мне Фролов, сделав знак курсанту