Передо мной сидит жилистый худой мужик бомжеватого вида со спутанной грязной бородой, к слову, грязная у него не только борода, а все, за что можно зацепиться взглядом.

Я осматриваюсь по сторонам. Мы в какой-то импровизированной палатке из палок и грязных тряпок, сам я, видимо, спал на картонной подстилке. Сквозь дырку в тряпке виднеется небо, а снаружи слышатся голоса. И снаружи там очень шумно, галдёж стоит как на базаре.

Я поднимаюсь на локтях, пытаясь привстать. Чувствую, как кружится голова, как меня начинает колотить мелкой дрожью и как снова подкатывает рвота. Нужно попить. А еще поесть. Кажется, мой предшественник очень давно ничего не ел.

Кое-как на карачках я выползаю из палатки в надежде глотнуть хоть каплю свежего воздуха, но там меня ожидает разочарование. В нос тут же ударяет смрад мусорных куч — они здесь высятся повсюду насколько только хватает обзора.

— Где вода? — спрашиваю я, оборачиваясь на соседа.

— Ты че, совсем мозгами поехал? — зло зыркает он на меня затуманенным взглядом. — Где найдешь, там и твоя вода! Сам все выхлестал, а теперь с меня спрашиваешь.

Меня то и дело подмывает использовать исцеление, но я не знаю, что именно исцелять при наркоманских ломках. А то, что у меня именно они я даже не сомневаюсь. Состояние напоминает похмелье, помноженное на острый грипп. И единственное желание в таком состоянии — просто лечь и спокойно сдохнуть.

Но я нет, я поднимаюсь на ноги и иду, сам не зная куда. Мне нужна еда и вода, а еще информация.

Здесь людно. Грязные женщины и мужчины в лохмотьях копошатся в мусоре, что-то выискивая. Прямо у куч стоят хижины, сделанные из всего, что, по всей видимости, попадалось под руку. Какие-то две бабы лениво и медленно мутузят друг друга за старую замусоленную подушку, вырывая ее друг у друга. Но больше всего пугает то, что в этом городе бомжей есть дети. На глаза попадается чумазый мальчонка лет трех без штанов в одной растянутой футболке, он держит в грязных пальчиках корку черствого хлеба и с аппетитом ее грызет, с любопытством наблюдая за дракой.

Вот тебе и цивилизация, вот тебе и социализм, вашу мать. Нет, я предполагал, что мусорные города — это что-то плохое, но действительность оказывается куда суровее.

— Где вода? Есть пить? — спрашиваю я сидящего на ржавой бочке деда.

Он глядит на меня исподлобья, качает неодобрительно головой, взгляд у него вполне вменяемый в отличие от взгляда соседа и большинства обитателей свалки.

— Совсем обленились, молодежь, — ворчит дед, достает из-за пазухи грязную флягу и протягивает мне, но отдавать не спешит, а строго говорит: — Только потом пойдешь и из бочки полную наберешь, понял?

Я киваю. Фляга оказывается у меня в руках, обращаю внимание на свои грязные длинные тощие пальцы в занозах. Прикладываюсь к фляге и жадно пью. Только когда осушаю флягу до конца, понимаю, какой неприятный привкус болота был у этой воды. Но благо я ее уже допил.

— Где мы? — спрашиваю я старика.

Тот окидывает меня недовольным подозрительным взглядом.

— Совсем мозги поехали от дряни вашей? — спрашивает он.

Я киваю, и снова спрашиваю.

— В какой мы республике? Какой город поблизости?

— Левка, ты меня пугаешь, — настороженно говорит старик, — такой молодой, а уже того... Не жри больше эту заразу из вертолета.

— Не буду, — обещаю я. — Но ты просто скажи, где мы. Уйти я хочу.

Дед удивленно округляет глаза, долго молчит, словно бы размышляет, всерьез я или просто и впрямь кукухой поехал.

Но ответить он мне так и не успевает, вдалеке слышится рокот вертолета, и все вокруг заметно оживляются: кто сидел, вскакивают, кто прятался в хижинах и палатках, торопливо выползают оттуда, и даже бабы перестают драться за подушку и, спешно подбирая грязные юбки, начинают взбираться на самую высокую мусорную кучу.

Вертолет подлетает, зависает в метрах десяти над нами и оттуда начинают выкидывать какие-то круглые мешочки.

Все, словно безумцы, просто чертова толпа зомби, начинают остервенело собирать эти мешочки, рассовывать по карманам, а кто-то и вовсе начинает их развязывать, доставать оттуда сероватый порошок, нюхать его и лизать.

По всей видимости, этот волшебник из голубого вертолета бесплатно показывает совсем не кино. Он какую-то наркоту сюда привез и раскидывает.

Мы с дедом к этому безумию не присоединяемся, а просто наблюдаем со стороны.

— Ты че, Левка? Серьезно решил завязать? — спрашивает меня удивленно дед.

Я киваю, присаживаюсь с ним рядом на старую покрышку и спрашиваю:

— А кто это привозит наркотики?

— А черт его знает? — кривится дед. — Наверное, те, кто придумал сраные рейтинги и статусы, а теперь хочет, чтобы мы тут передохли все поскорее.

— А если подробнее? — заинтересованно спрашиваю я, пытаясь смотреть на деда, но приходится щуриться, потому что солнечный свет причиняет боль.

— А что тебе подробнее? Не нужны мы никому, пользу обществу не приносим, вот и травят потихоньку. У кого мозги есть, употреблять не станет, а остальные... Знаешь, Левка, сколько в мире сейчас людей?

— Нет, — качаю я головой и тут же жалею, потому что от движения он начинает раскалываться. Но я терплю, мне почему-то всерьез интересно, что скажет дед.

— Три миллиарда, — отвечает он, задумчиво жует губами и снова говорит: — и десять лет назад было три миллиарда, и двадцать лет назад столько же. Те гады, что у власти, очень заботятся, чтобы население в мире не росло. Им хватает рабов и без того, а излишки можно и утилизировать.

Вот тебе и обратная сторона прекрасного мира. Хотя я и так уже знал, что он далеко не сказочный и чудесный.

Дед усмехается, кряхтит, встает с бочки и забирает у меня флягу.

— Ладно, давай сам наберу, — говорит он, — вижу, что тебе совсем хреново.

И, шаркая подошвой, примотанной к ногам шнурками, сильно хромая, он уходит. Я провожаю его взглядом и тем временем обдумываю свое положение.

В таком состоянии, как у меня сейчас, черта с два я дойду до города, даже если он близко. Тело обессиленно, изнеможённо, а еще эти ломки. Сколько они продлятся, сложно представить, но что-то мне подсказывает, что легко я не отделаюсь.

Так, сейчас главное — узнать где я. А после вернусь ребятам и придумаем,